Русский мир. Часть 2. Анна Павловская

многим.

      Устав 1864 г. разделил гимназии на классические и реальные. В реальных упор делался на естественные и технические науки, вообще не преподавались древние языки, зато усиленно занимались немецким и французским. Учреждались прогимназии, включавшие только начальное обучение. Устав 1871 г. оставил только один тип гимназии – классическую, реальные были переименованы в училища. Удлинялся срок обучения – до 8 лет (в последнем, 7-м классе учились два года). Гимназическое образование по-прежнему давало преимущества при поступлении в университет: закончившие гимназию с золотой или серебряной медалью принимались без экзамена, для остальных существовал конкурс аттестатов.

      К 1870-м гг. относится уже упоминавшееся увлечение классицизмом, когда по инициативе министра просвещения Д. А. Толстого объем преподавания греческого и латинского языков был сильно увеличен и в отдельных местах занимал более 40 процентов учебного времени. «Классический» период русской гимназии был отнюдь не прихотью одного человека, облеченного властью. Это была дань определенной тенденции в системе образования, начатой еще в предшествующие исторические эпохи, затем получившей развитие в 1820-е гг. под эгидой графа Уварова. Причин здесь было много. С одной стороны, образование в России всегда предполагало широкую гуманитарную базу, а античное наследие являлось основой научного классического знания. С другой – всегда существовало стремление к введению единого для всех образовательных учреждений курса, призванного служить своеобразным объединителем. Наиболее нейтральным, в том числе и политически, многим представлялся именно курс древних языков.

      Известный государственный деятель, публицист, издатель, профессор Московского университета, много занимавшийся вопросами образования, М. Н. Катков (1818–1887) писал, что «умственное воспитание требует, чтобы над всеми предметами, которые входят в состав школьного учения, непременно господствовал один предмет или группа однородных предметов, которой была бы посвящена большая часть школьного времени и к которой воспитанники возвращались бы ежедневно в продолжение целого ряда лет, до конца своего воспитания, то есть во весь период своего отрочества. Если такого предмета или такой группы однородных предметов не окажется в школе, если все школьное время будет раздроблено поровну между многими разнородными предметами, то воспитания не будет, а будет порча». Что же может стать основой подобного курса, спрашивал Катков. И последовательно отвергал естественные науки, историю, современные иностранные языки («При хорошем успехе они приобретут навык объясняться на иностранных языках, и при наилучшем – превратятся нравственно в иностранцев»), русский язык («Нет ничего труднее, как изучать и анализировать живой предмет, и притом такой, который есть одно с нами. <…> Дети могут учиться своему природному языку только для того, чтобы регулировать его практическое употребление, но никогда не удастся возвести его для их разумения в предмет плодотворного