Вы хотели войны? Вы ее получите!. Сергей Дышев

резко вырвал нож из раны, шагнул в темноту – и пропал, растворился.

      А в командирской палатке в этот самый момент прапорщик Бессчетнов как раз заканчивал краткий инструктаж с привычными словами о высочайшей бдительности. Борис Лагода и Сергей Конюхов, назначенные в первую смену боевого охранения, получив положенный ворох указаний, вышли на воздух. К ним должны были присоединиться еще двое из второй группы: с расчетом, чтоб на двух холмах сделать «секреты». И чтоб никакая тварь незаметно не подползла. А болвана с автоматом у палатки – это пусть в пехоте ставят, согласно Уставу гарнизонной и караульной служб.

      Первым Гриню Шевченко увидел Конюхов.

      – Гриня, ты чего?! – он бросился к телу, лежавшему ничком.

      – Что с тобой? – Лагода включил фонарь, обмер, завидев расплывшееся пятно крови. – Ты ранен?!

      Заслышав крики, Родин пулей выскочил наружу, за ним – Бессчетнов, Приходько, остальные бойцы. Ожили и другие палатки.

      – Давай быстро пакет, – бросил Родин Бессчетнову. – Гриня, ты слышишь меня? Кто это был?

      Шевченко еще жил, прошептал одними губами:

      – Это – свой...

      И взгляд его угас. На лице застыло напряженное выражение не успевшего сказать, может быть, и не самого важного перед уходом, но крайне необходимого.

      – Гриня, Гриня, не уходи... – с мольбой простонал Родин и, подняв глаза на столпившихся бойцов, крикнул: – Всех по тревоге! Прочесать все и найти суку!

      Гриню внесли в палатку, положили на спальник; Бессчетнов, сорвав окровавленную куртку и майку, торопливо перевязал рану.

      – Надо вызвать вертушку с врачом! – Приходько решительно схватил радиостанцию.

      Родин пощупал пульс на сонной артерии, глянул в остановившиеся Гришкины зрачки. Сколько раз ему приходилось видеть вплотную, лицом к лицу, смерть, и всегда его естество не могло смириться, принять эту чудовищную, непоправимую несправедливость. Смерть никогда не бывает красивой. Каждый раз смерть вырывала у него кусок души, когда на его глазах уходили свои, только что еще живые, родные братаны.

      – Врач ему уже не поможет! – бросил зло Родин, вышел наружу.

      Бойцы понуро в полном вооружении стояли в неровном строе. Так нелепо и жестоко никогда не теряли своих.

      – Он сказал: это – свой... – произнес Родин слова, которые самому показались чужими, будто говорил кто-то другой. – Прочесать каждый метр! Приходько – тебе правая гора, Бессчетнов – тебе левая. А я – к союзникам. Бессчетнов, дай-ка мне твой мощный фонарь.

      – Командир, может, еще кого возьмешь с собой? – предложил Приходько.

      – Ничего, справлюсь. Полковнику мне докладывать.

      Родин посмотрел вслед стремительно поднимающимся по склонам гор огням – каждый боец шел со своим фонарем. Все это напоминало какую-то странную игру, и Родин подумал: «Ищем самих себя».

      Штабная палатка находилась метрах в семидесяти, рядом – два джипа, на которых приехали «гости-хозяева». Родин со злостью хлопнул ладонью по брезенту палатки. Там заворочались,