Край сгубил суровый. Алексей Васильевич Губарев

немой укор лучат иконы,

      Наживую режет пусть судьба;

      Всё одно я Богу незнакомый

      И как все исчезну в никуда.

      А вы живите

      Вы, верно, помните весенний сад?

      Дурачась, мы гадали на монету.

      Я говорил, а вы смеялись невпопад

      Тюльпанов красному либретто.

      Я "решки" ждал… Но выпало "орлом".

      Я тяжело, а Вы легко расстались.

      И долго не случалось встреч потом.

      А вскоре вы внезапно обвенчались.

      Как жаль, что Вы совсем ещё дитя!

      Где Вам понять чужие муки,

      Когда не видеть ни распятого Христа,

      Ни клиньями проколотые руки.

      А я истерзанных на фронте зрил.

      Но всё пустое, ведь недобрый идол,

      Затея на земле кровавый пир,

      Христу в бессмертие путевку выдал.

      И мне иное ни к чему…

      Иисус за веру был распят, а я любовью.

      И суждено пролиться потому

      Ему давно, а мне теперь на землю кровью.

      Побрившись, гордо вытянусь во фрунт.

      Наган уважу роковым патроном.

      Затею офицерскую игру,

      Как той монетой, где-нибудь за домом.

      Не грех, ко лбу приставя пистолет,

      Спустить курок в дурном порыве.

      Чтоб эхо вскинулось тревожным: – Нет!

      И вслед затявкало плаксиво.

      Под стон сорвавшейся листвы,

      Раскинув руки, повалиться навзничь.

      И чтоб уста остатками мольбы

      Печально небу улыбались.

      А вы живите с черной метой.

      Но лишь завидя алые цветы,

      Припомните звон брошенной монеты,

      "Орлом" упавшей на мои мечты.

      Осени блаженство

       Я многому признал несовершенство,

       Хоть сам от идеала далеко.

       И только тихой осени блаженство

       Мне сердце сладкой болью облекло.

       Ничто так глубоко не ранит душу,

       Как слёзы засыпающих осин

       Над золотом, теперь уже ненужным,

       Пылающих смущением рябин.

       И более щемящей нет минуты

       Глядеть на опадающий наряд,

       Как будто в сон усталостью опутан

       Счастливым увязает младший брат.

       Застывший взор не в силах напитаться

       Стыдливостью клонящихся ветвей,

       И долгий миг пытается пробраться

       Сквозь сеть остановившихся теней.

       Лишь теньканье напуганной синицы

       Святое онемение стряхнёт,

       И вдруг поймёшь, что с явью не рознится

       Божественного сна печальный свод.

       Как многому дано несовершенство,

       Как многим к идеалу далеко,

       И только тихой осени блаженство

       Мне сердце сладкой болью облекло.

      Однокашнику

      Все в прошлом, друг, давно все в прошлом…

      Спасибо,