Волчья хватка-2. Сергей Алексеев

кушать очень хочется! – посожалел калик. – Если еще столько топать, кишки ссохнутся, как у бренки. Ты-то как?

      Сирые были вечно голодными и отличались сумасшедшим аппетитом.

      – Я не хочу, – сказал Ражный, хотя не ел уже несколько дней.

      – Ну да, приговоренные, они терпеливые, им не до жрачки. А я-то на службе!

      – Ешь…

      Калик торопливо сбросил вещмешок, рассупонил его, выхватил горбушку хлеба и стеклянную баночку с остатками меда.

      – Эх, хмельного бы, – вздохнул. – Сейчас пару глотков, и был бы Ташкент… Нам положено потреблять от усталости и для сугрева. Для нас хмельное – это пища. – Он примерился к краюхе, благоговейно откусил и замер с набитым ртом. Потом выплюнул на ладонь кус и попросил: – Слушай, слушай! Ты же охотник! У тебя слух должен быть!..

      – Что слушать-то?

      – Будто шаги… Идет кто-то! Во!.. Вроде ветка треснула! Неужто Сыч?

      – Никого нет, – наугад сказал Ражный. – Это тебе мерещится.

      – Звук слышишь? Кто-то воет…

      Иногда Ражному чудился какой-то звук, похожий на плач, возникающий то в одной стороне, то в другой, но, скорее, это кричала птица, а не зверь или человек.

      – А что, Сыч воет?

      – Вроде нет, но говорят, кричит, как птица. Это, кажется, волк воет. Уж я-то их послушал и повидал!.. Но опять же, в Вещерских лесах этих хищников никогда не бывало… – Калик вдруг про пищу забыл. – Слушай, Ражный! Тот зверюга, которого на тебя спустили… сдох?

      – Не знаю…

      – Жалко, если сдох, – загоревал калик. – Выходит, старец и волка засудил. А он – ты погляди! Харакири себе сделал!.. Может, у него совесть проснулась?

      Сразу же после Судной схватки Ражный настиг уползающего Молчуна, скрутил, сострунил его, зашил брюхо берестяным кетгутом, опалил огнем раны ему и себе и сел рядом: с собой в Сирое волка не взять, а развязать путы и оставить здесь – разорвет швы и сдохнет. В это время к нему и подъехал отец Николай, вотчинник Вятскополянского Урочища, бывший зрящим на Судном поединке. Он молча присел с другой стороны, потрепал холку зверя.

      – Возьми его, Голован, – попросил Ражный. – Это же мой дар, помнишь?..

      – Как взять, если он сам к тебе вернулся? – вздохнул тот. – Грешным делом подумал, ты сманил его… Прости уж.

      – Увези к себе в вотчину, теперь приживется…

      – Скажи мне, Ражный… Это что? Пробуждение разума? Зарождение души?

      – Тебе лучше знать, ты священник…

      – У людей проявляются звериные чувства, у зверей – человеческие… Чудны твои дела, Господи.

      Голован взял волка на руки.

      – Ты его пока не развязывай, – предупредил Ражный, – чтоб швы не порвал. Кишечник у него целый, так что можешь кормить.

      – Во второй раз принимаю дар, и опять раненого. Теперь он и стреляный, и битый, и рваный…

      – И слепой…

      – А совесть не потерял. – Вотчинник понес Молчуна к машине. – Если опять вернется, я не в обиде!

      – Теперь ему возвращаться некуда…

      Пуще огня и смерти волки боялись Вещерского леса, ибо по своей