Страстотерпцы. Владислав Бахревский

Михайлович прошел к царице, головку ее милую на плечо к себе клал. Косы гладил, бровки ее трогал.

      Сторожа Андрея Самойлова арестовать не посмели. Словесно увещевали.

9

      Нежданно-негаданно пришел к Аввакуму домой окольничий Родион Матвеевич Стрешнев. Дрогнуло у протопопа сердце: Стрешнев – судья Сибирского приказа – сама царева правда, за опальным Никоном Стрешнев присматривает.

      Филипп рванулся на цепи, кляцнул зубами, и Аввакум, заслоняя бешеного спиной, торопливо поклонился гостю и сказал, что в голову пришло:

      – «Держу тебя за правую руку твою».

      – Вон как ты живешь! – уважительно сказал Стрешнев, косясь на Филиппа. – Чего это ты помянул о моей деснице? Я ведь тоже могу загадками говорить. «И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем».

      – Я тебе из Исайи, ты мне из Луки. Исус так ответил: «Плачьте о себе и о детях ваших».

      – Не глупо, батюшка, о своих детях помнить. Но уж коли говорить словами Писания, помяну апостола Петра: «Будьте покорны всякому человеческому начальству для Господа».

      Стрешнев сел в красном углу. Слова он говорил, будто камни ворочал, но улыбнулся и поглядел на протопопа не сурово.

      – Я начальству кланяюсь. – Аввакум поклонился Стрешневу до земли. – Но, Господи, научи, как соблюсти чистоту? Исполняя одно Твое повеление, попираешь другое. В «Книге премудрости» заповедано: «Из лицеприятия не греши, не стыдись точного исполнения закона Всевышнего и завета».

      Филипп бешено захрипел из своего угла:

      – «Во имя Отца и Сына и Святого Духа ныне и присно и во веки веков. Аминь».

      – Ишь, какие у тебя домочадцы, – поежился плечами Стрешнев. – Ладно, давай говорить попросту. Царь тебя, протопоп, любит, все мы любим тебя, но умерь же ты свой пыл, не бунтуй людей! Два перста тебе дороги, ну и молись, как совесть велит, только не ругай великого государя в церквах, на торжищах, не трепи высокого имени, не полоскай попусту.

      – Не то в Сибирь?

      – У великого государя много дальних мест.

      – На костер, что ли?

      Умные серые глаза окольничего укорили печалью и болью.

      – Я, батюшка, пришел к тебе с гостинцем. Великий государь посылает тебе десять рублев, и царица жалует десять рублев… И от меня тоже прими десять рублев… Государь ведает: церковная власть к тебе не больно справедлива, никак не разбежится дать место в храме… Обещаю тебе, батюшка: с Семенова дня будешь приставлен к исправлению книг на Печатном дворе.

      Окольничий положил на стол три мешочка с деньгами, встал, перекрестился на иконы.

      – Пообедай с нами, будь милостив! – пригласил Аввакум.

      – Благодарствую, но… – Стрешнев развел руками.

      – Родион Матвеевич, миленький!

      – Ждут меня, батюшка, – поднял глаза кверху. – Что сказать-то в Тереме о тебе?

      Аввакум склонил голову.

      – Скажи: протопоп Богу не враг. Ведаю, Родион Матвеевич, ведаю – царь от Всевышнего учинен. Как мне не радоваться, ежели он, свет наш,