Страстотерпцы. Владислав Бахревский

третьего дня за старое моление побили… В Успенском соборе. Ты же бьешь за новое моление…

      Поп призадумался.

      – Прости меня, грешного. Я человек в Москве нынче новый, из Сибири приехал… Ишь, время-то какое! Бьют за то, что Богу молимся… Как зовут тебя, старче?

      – Малахом.

      – А меня Иов. Помолимся друг о друге.

      Когда утреня закончилась, оказалось, что Малаху надлежало отвезти к Чудову монастырю этого самого попа Иова.

      Путь недалекий. Прощаясь, Малах спросил-таки попа:

      – Как же персты-то складывать?

      – А как они у тебя складываются?

      – Один к другому, по-старому. Матушка в детстве этак научила.

      – Вот и не валяй дурака! – сказал Иов, благословляя.

7

      В просторной келье, где монахи хранили мед, собрались люди не больно знатные, но сильно озабоченные: архимандрит Покровского монастыря, что за рекой Яузой, старец Симеон Потемкин, протопоп Даниил, игумен тихвинского Беседного монастыря Досифей, дьякон Благовещенского собора Федор, бывший священник Афанасий, а ныне инок Авраамий, Исайя – человек боярина Петра Михайловича Салтыкова, священники Феодосий да Исидор от церкви Косъмы и Дамиана, странник инок Корнилий и вернувшийся из сибирской ссылки поп Иов.

      Симеон Потемкин воздал хвалу Господу и открыл собор вопросом:

      – Ответьте, братия! Перекрещивать ли отшатнувшихся от никонианства и переходящих в старую, в истинную веру? Свято ли крещение, полученное от никониан?

      – Католиков и тех не перекрещивают, – сказал Федор.

      – Вот и плодим бесов! – подал голос инок Корнилий. – Всякая неправда – сатана. Избавление же от сатаны – истина. Окуни человека в ложь, в черную воду, будет ли он белым?

      – Чего попусту прю разводить?! – сказал Аввакум, кладя руку на плечо Федора, подпирая слово согласием знатного книжника. – Нужно всем народом идти к царю. Поклониться и спросить: «Царь-государь, неужто складная брехня греков да жидов тебе дороже Божией правды? Русские, может, и впрямь дурак на дураке, да они твои, а грек – он как блоха, вопьется в кровь да скок-скок под султана. И не сыщешь!»

      Поднялся Досифей. Лицом серый – постник, в глазах огонь, голос же ровный, тихий:

      – Нужно, сложась мыслью, определить, кто есть Никон. Антихрист или только предтеча антихриста?

      Примолкли. Одно дело – лаять в сердцах, и совсем другое – возложить печать на человека.

      Симеон Потемкин, совсем уже белый, глазами медленный, на слово скупой, сказал просторно:

      – Сатана был скован тысячу лет по Воскресению Христа. Тысяча лет минула – отпал Запад. Явилась латинская ересь. Через шестьсот лет Западная Русь приняла унию. Через шестьдесят – отпала Москва. Еще шесть лет минет, и быть последнему отступлению.

      – Оно на дворе – последнее отступление! – воскликнул дьякон Федор. – Человека в Успенском, в великом соборе, побили за то, что осенил себя крестом, как осеняли святые митрополиты Московские Петр, Алексий, Иона, Филипп, Гермоген! Как крестился отец наш преподобный Сергий Радонежский. Уж скоро, скоро