Жонглёр. Андрей Батуханов

что он выжил из ума. Что глух как пень и ничего не может. Его успехи в прошлом. Но всё оказалось ложью завистников. Маэстро был вспыльчив до невероятия и чрезмерно правдив. Он ставил диагноз через десять-пятнадцать минут знакомства и после уже не менял своего мнения. Рубил, что называется, с плеча и не всегда в парламентских выражениях. Я приходил каждый день с трёх до пяти, становился на небольшой помост и говорил.

      – Говорил?

      – Говорил! «Дай мне воды. Дай мне хлеба. Дай мне соли». Говорил и тянулся, тянулся вперёд, вытягивая шею и напрягая все мышцы. Иногда мне казалось, что старик уснул, сморённый солнышком, но как только я переставал тянуться, тут же следовал удар прутиком по… Ну, ты сам понимаешь, по чему попадал старый музыкант. В этом он был большой искусник и дока! И все начиналось заново. Через неделю этих просьб мне разрешили спеть незатейливую песенку. А через десять дней я зазвучал. Я сам это почувствовал. Через месяц я делал уже приличные успехи. До того приличные, что один из театров предложил мне ангажемент. Ещё несколько дней – и меня бы взяли в труппу.

      – Как прекрасно! И как удивительно. Теперь я понимаю, откуда у тебя страсть к театрализации любых праздников.

      – Ты близок к истине.

      – Но почему ты ушёл со сцены?

      – Я не ушёл, я на неё даже не вступил. Мой отец и твой дед примчался в Милан. То ли нашёлся неведомый мне доброхот, который предупредил его, то ли родительское сердце ему подсказало. А может быть, он умел внимательно читать между строк в моих письмах, где я слишком много внимания уделял опере. Что его двинуло из Санкт-Петербурга в Милан, «сие для меня тайна великая есть» до сих пор. Он нашёл меня в таверне, где я угощал своего учителя. Наш разговор с твоим дедом было трудно назвать спокойным. Учитель неожиданно встал на сторону моего отца, поддакивая ему, что успех на сцене очень эфемерен, а хорошая специальность в руках выручит не раз. Найдя надёжного союзника, отец присоединился к нашему застолью, с удовольствием ел рыбу и пил белое вино. Они со старым маэстро даже послушали моё пение. Я надеялся, что вопрос о моей оперной карьере решён. Посетители таверны встретили мой импровизационный концерт бурными овациями. Я понял, что и тот, и другой остались довольны моим исполнением, и мы договорились.

      – До чего?

      – Меня освобождают от медицины, но я не иду на сцену.

      – Как?! Как ты мог пойти на такое?! Блестящая оперная карьера! Удивительная жизнь! Известность, признание публики, гастроли! Весь мир у твоих ног.

      – Начнём с того, что дед был прав. Ангажемент на один сезон – это не признание публики и вся жизнь в лучах славы. До признания очень далеко. На вершину восходит один из тысячи, если не из миллиона. И каждый шаг его босых ног усеян битым стеклом и горящими угольями. Простыл, заболел, понервничал и голос ушёл. Хорошо, если он вернётся, а если… Чуть позже ты поймёшь, что наша жизнь – это бесконечная череда компромиссов. Это не две краски: белая и чёрная, а широкая и сочная