О чём молчат зомби. Николай Иванович Липницкий

проехали. Чего уже?

      – Эй! – проснулся старик. – Чего расшумелись?

      – Разговариваем, просто, – поспешил я успокоить нашего тюремщика.

      – Громко сильно разговариваете.

      – Так, нам, что же, молчать теперь? – возмутился Гера.

      – Не мешало бы. Вам сейчас надо молча посидеть. Подумать. В тишине-то думается лучше.

      – А думать о чём?

      – О жизни, о Боге, о судьбе своей.

      – Так, мы, вроде, и так думаем.

      – Так не думают. Надо в себя погрузиться, благостью пропитаться. А вы тут ор устроили!

      – Ладно, дед, больше не будем. Отдыхай.

      – Какой отдыхай? Вы мне тут прекратите! Я, между прочим, на посту!

      – Ну, сторожи, тогда. Не будем тебя тревожить.

      Старик, наконец, успокоился, опять привалился к стене и задремал. Пора и нам на боковую. Чувствую, завтра этот Илья за нас всерьёз возьмется. И кушать хочется! Кто же знал, что та утренняя булка хлеба и бутылка воды – паёк на весь день? Эх! Надо было нам половину оставить. Перед сном бы перекусили. Ничего, завтра умнее будем.

      Как ни странно, но поспали мы неплохо. Ночью нас никто не тревожил, и только утром, уже традиционно, нас разбудили немудрёным завтраком. Правда, времени отвели на завтрак гораздо больше. Деда сменил парень с обширной лысиной, окантованной короткими пегими волосами. Мы, благоразумно, располовинили свой паёк, сгрызли утреннюю часть, запили половиной бутылки и присели, ожидая вызова к местному начальству. О нас не вспоминали полдня. И, только, по внутренним ощущениям, ближе к обеду, наконец, появилась красномордая баба с худосочным парнем лет двадцати пяти.

      – Пошли! – бросила она. – Преподобный ждёт.

      Наконец-то. Надоело сидеть. Мы опять прошли по старому маршруту и вошли в кабинет к святоше. Илья сидел всё так же в окружении своих апостолов. Вот только стол, вчера пустой, сегодня был накрыт явно к обеду. Там стояла большая белая супница, источающая умопомрачительный запах солянки, сыр, нарезанный тонкими ломтиками, тарелка, на которой горкой лежали кругляшки копчёной колбасы, хлеб и бутылка грузинского коньяка. У меня, аж, в животе заурчало. Я посмотрел на Геру и увидел, что он тоже близок к голодному обмороку.

      – Подумали? – довольно поинтересовался Илья.

      – Подумали, – сглотнул я набежавшую слюну.

      – Прониклись?

      – Прониклись.

      – На, – взял он со стола кусок хлеба, положил кусочек колбасы и протянул мне.

      Я взял этот импровизированный бутерброд, разломил его пополам и протянул половину Гере.

      – Молодец! – одобрительно кивнул преподобный. – Вижу, что проникся. Господь завещал делиться. Ведь, по сути, что всё это? Всё это – тлен. Пыль, которая не стоит человеческой души.

      Ага. То-то у него стол ломится. Пыль он уничтожает. Пылесос, блин! Рожа треснет скоро, а всё туда же.

      – Так, к чему вы пришли в своих размышлениях?

      – Мы хотим в твою общину влиться. Давай, окрести нас по-быстрому, и все дела. Надоело в клетке сидеть.

      – Ох, шустрый какой! А как твой друг думает?

      – Так же думаю. Креститься