Три дня. Максим Горький

надо – я хожу ведь…

      – Чего станешь делать?

      – На село сбегаю. Зворыкин приехал, может, денег получу с него…

      – Татьян, собери-ка меня в баню.

      – Дай вот стираное развешаю…

      Назаров сердито ударил рукою по столу.

      – Делай что велят!

      Женщина, высоко вздёрнув голову и вытирая мокрые руки подолом, ушла из огорода, а мельник, собрав бороду в кулак, наклонился над столом, точно кот, готовый прыгнуть на крысу.

      Выйдя на двор, Николай остановился, покачал головой. Левон, подмигнув молодому хозяину, сказал:

      – Воюет воевода?

      Хозяйственно осмотрев двор, покрытый слоем чёрной жирной грязи, глубоко истоптанной скотом, Николай попросил:

      – Поди, Левон, прибери в колесе струмент!

      Из коровника высунулась растрёпанная голова Дарьи.

      – В баню он, что ли? – тоскливо спросила девушка.

      – Да.

      – Ой, господи! – заныла она. – Неужели мне опять мыть да растирать? Николай Фаддеич, соромно мне! Эку моду завёл, – али я на это рядилась?

      Из-под мышки у неё высунул морду телёнок и неодобрительно мычал, как бы соглашаясь с нею.

      – С ним толкуй об этом, а не со мной, не меня моешь! – сухо сказал парень, уходя со двора.

      – У-у, черти! – донеслось вслед ему тихое восклицание.

      «Сами вы черти!» – мысленно возразил он и, лениво сплюнув, пошёл к реке, держа руки за спиной и покачиваясь на крепких ногах.

      Без шапки, босый, в изорванном пиджаке поверх грязной рубахи, в шароварах, выпачканных тиной, он был похож на батрака. Но скуластое лицо, холодное и сухое, вся осанка его показывали в нём хозяина, человека, знающего себе цену. Идя, он думал, что парни и девки на селе, как всегда, посмеются над его одеждой, и знал, что, если он, молча прищурив глаза, поглядит на шутников, они перестанут дразнить Николая Фаддеевича Назарова. Пусть привыкают узнавать попа и в рогоже.

      Ещё издали он увидал около сваи моста маленький челнок, рыбака в нём и, взойдя на мост, крикнул:

      – Степан!

      Не шевелясь, рыбак отозвался:

      – Ну?

      – Павел Иваныч приехал?

      – Приехал.

      Сверху был виден череп с коротко остриженными волосами, угловатый и большой, согнутая спина, длинные руки. Из-под челнока бесшумно разбегались тонкие струйки, играя поплавками удочек. Дальше по течению эти струйки прятались, и вода, спокойная, гладкая, отражала в тёмном блеске своём жёлтые бугры берега, бедно одетые кустами верб.

      Назаров отошёл в сторону шага на три и, наклонясь через перила, стал рассматривать своё отражение в воде – видел сероватое мутное пятно, оно трепетало там, внизу, точно хотело оторваться от неё, взлететь вверх. Это было неприятно.

      – Берёт?

      – Семерых поймал. Христину видал?

      – Вчера видел, – сказал Николай, закрыв глаза.

      Плюнув сквозь зубы, Назаров попал в свое отражение, оно задрожало, точно обидясь, исказилось ещё более – Николай сердито нахмурился и пошёл дальше.

      – Ты – куда? – донеслось