Роман с фамилией. Александр Кердан

в саду и амфору с вином в погребе…

      Он начал жаловаться на свои болезни, вдруг сбившие его с ног, на внезапную слабость, слепоту и глухоту, предлагал мне попробовать вина и обиделся, когда я отверг это предложение…

      Когда он протрезвел, я спросил:

      – Зачем ты губишь себя, учитель?

      Он даже не заметил столь почтительного обращения и сердито пробубнил:

      – Ты ничего не понимаешь… У старости есть одно непреложное право – не стыдиться потакать своим слабостям, ибо завтра этой возможности у неё может и не быть вовсе…

      – А как же быть с рассуждениями о свободе, которую даёт нам победа над страстями и привязанностями?

      Он коротко и хрипло хохотнул и произнёс без тени всякого смущения:

      – Ты забываешь ещё об одной привилегии моего возраста – не помнить даже то, что говорил накануне… Давай-ка лучше прямо сейчас простимся с тобой, юноша! – Он по-прежнему именовал меня так же, как в день нашего знакомства. – Простимся навеки! Ведь даже Зевс-громовержец не знает: удастся ли нам сделать это завтра… – И заключил меня в свои сухие объятия: – А теперь послушай, что надлежит тебе сделать в день, когда я отойду к праотцам…

      Так мы с ним прощались за разом раз, и всегда навсегда. Я терпеливо выслушивал одни и те же указания, которые должен исполнить после его кончины. Суть их сводилась к немногому: какие его рукописи мне надлежало взять себе, кому раздать его нехитрые пожитки, как именно проводить его в последний путь…

      Признаюсь честно, при всём уважении к Агазону эти пьяные и похмельные прощания изрядно надоели мне. Мне казалось, что Агазон просто издевается надо мной, шутит, как тот мальчик-пастух из легенды, который всё кричал про волка, ворующего овцу, когда никакого волка и в помине не было.

      В конце концов я рассердился не на шутку:

      – Однажды ты умрёшь по-настоящему, а я возьму и не поверю в твою смерть!

      …Всё это припомнилось мне, пока мы с Титом скорым шагом шли к библиотеке Поллиона.

      Агазон лежал на кровати в своей комнате.

      Но одного взгляда хватило мне, чтобы понять: на этот раз всё происходящее уже не плод его фантазии и совсем не шутка: богиня смерти прекрасная Либитина уже присела на краешек его ложа и своим тёмным, прозрачным покрывалом провела по его челу… Щёки и без того худого Агазона ввалились, лицо приобрело землистый оттенок, а под глазами проступили тёмно-синие полукружья.

      Он был абсолютно трезв и серьёзен.

      – Ты долго шёл, юноша… Я мог и не дождаться тебя… ноги стынут… – посетовал он вместо приветствия.

      Говорил Агазон медленно, отделяя слова, одно от другого, чувствовалось, что они даются ему с трудом.

      Я присел на ложе и взял его холодеющую руку.

      – Жизнь прошла… А для чего? Всё бессмысленно… – тяжело вздохнул он.

      – Вы не правы, учитель. А ваши знания, ваши мысли, ваши рукописи…

      – Люди глупы… Они живут бессмысленными надеждами, живут, полагая,