Роман с фамилией. Александр Кердан

единственная дочь Цезаря Юлия наследовать власть не могла, это право принадлежало лишь родным сыновьям, которых у него не было… Да, у Августа были пасынки, но к кому из них перейдёт власть в случае смерти Цезаря, оставалось неясным. Август до сего дня не определился с завещанием, что могло вызвать волнения в народе, кривотолки в Сенате, а то и привести к государственному перевороту.

      Необходимо было срочно сделать выбор.

      Уже через пару дней Пол, под диктовку Ливии, написал текст указа о назначении принцепсом своих преемников, и Август слабеющей рукой подписал указ и передал свой перстень с печатью Агриппе…

      Мы с Таллом делали копии с этого указа, поэтому раньше других узнали, что своими наследниками Август определил Друза и Тиберия, а до их совершеннолетия полноту управления государством поручил верному Агриппе.

      Наследники указывались именно в такой последовательности: сначала – младший пасынок Друз, а старший – Тиберий только во вторую очередь. И хотя в этом просматривалась явная несправедливость, но даже Ливия, всегда отдававшая предпочтение старшему сыну, приняла завещание как должное.

      Жрецы уже начали подготовку к похоронному обряду, и всё в домусе погрузилось в траур, но Август неожиданно пошёл на поправку.

      Перелом наступил тогда, когда Антонию Мусе пришла мысль лечить больного не общепринятыми горячими ваннами, а, напротив, ледяными. Вторым действенным и спасительным средством оказалось голодание. Цезаря несколько дней кормили только свежими листьями салата и давали обильное питьё. И Август вдруг пошёл на поправку.

      Придя в себя, он первым делом приказал Агриппе вернуть его императорский перстень…

      А ещё через несколько дней, когда угроза жизни Августа вовсе миновала и он начал вставать с постели, всем невольным гостям домуса позволили покинуть его.

      На улице я, как будто впервые, увидел небосвод – голубой и яркий, вдохнул всей грудью свежий ветер, порадовался ласковому шелесту листвы на серебристых тополях.

      Меня окликнул Тит – мой давний знакомый, переписчик из римского зала библиотеки Поллиона. В дни, когда я вёл уроки, он обычно помогал Агазону.

      – Слава богам, ты наконец объявился… Уже третий день караулю тебя и прошу вызвать… А эти солдафоны, – он кивнул в сторону преторианцев, стоящих на часах с каменными лицами, – всё время отказывают…

      – А что случилось? – Его тревога передалось мне.

      – Старый Агазон очень плох. Несколько дней не встаёт со своего ложа, отказывается от еды и питья, бредит и клянёт всех богов… А когда приходит в себя, всё повторяет твоё имя, зовёт, боится, что не успеет проститься навеки…

      2

      Агазон прощался со мной «навеки» уже в который раз. Случалось это тогда, когда старый грек выпивал лишнего.

      Надо сказать, что в последнее время он стал ярым поклонником идей Эпикура. Однако из обширного философского наследия своего земляка, включающего и учение о природе, и канонику, и этику, культивировал любовь к уединению и к питию…

      Следуя этому принципу, пил