Роман с фамилией. Александр Кердан

оказались более маневренными и боеспособными, чем неповоротливые суда египтян. Они сломали боевые порядки кораблей Антония и Клеопатры, сожгли и потопили большинство из них. Антоний запаниковал, бросил погибающий флот и вслед за своей возлюбленной Клеопатрой бежал в Египет.

      Рим ликовал. Знаменитый Гораций устроил в зале библиотеки восторженную рецитацию – декламацию своего девятого эпода, посвященного победе при мысе Акций и написанного буквально за три дня после того, как поэт узнал эту новость.

      Гораций снискал бурные аплодисменты собравшихся, многие из которых ещё недавно почитали себя противниками Октавиана.

      – Жаль, юноша, что ты не видел их льстивые лица, – восклицал Агазон. – О, подлая человеческая натура! Ещё вчера эти змеи устраивали овацию Марку Антонию и вот теперь ликуют, узнав о его поражении. А этот презренный Гораций? Разве можно заставлять свою музу так пресмыкаться и лгать! И всё в угоду сильным мира сего… Подумай только: он ставит Октавиана выше Мария и Сципиона Эмилиана, называет день победы при Акции более радостным, чем день освобождения Сицилии от Секста Помпея… Он опять превозносит Октавиана как великого триумфатора и ни слова не говорит о вкладе в эту победу доблестного Агриппы…

      Возмущённый Агазон долго не мог успокоиться. Несколько дней он бурчал себе под нос:

      – О, Гораций, о, низкий льстец! Как ты мог без тени смущения все восторженные похвалы обращать к тому, кто ещё вчера был заурядным, беспомощным юношей, сказавшимся больным в сражении при Филиппах, полководцем, бросившим своё войско и бежавшим в Мутинском сражении… Да как тебе не стыдно! Разве твой кумир божествен и бессмертен, разве он благословен и достоин своего унаследованного от Цезаря имени Август! Ты только послушай, – теребил он меня: – Когда ж, счастливец Меценат, отведаем, Победам рады Цезаря, Вина Цекуба, что хранилось к празднику: Угодно так Юпитеру… Тьфу, какая мерзость!

      Я дружески посмеивался над Агазоном:

      – А что, если удача снова улыбнётся Марку Антонию?

      Агазон хрипло рассмеялся:

      – Тогда не только этот Гораций, но и все продажные стихотворцы, политики, оптиматы и популяры (ты, мой мальчик, надеюсь, знаешь этих сторонников нобилитета и плебса) будут пить вино за Клеопатру, правительницу Рима, славя её в стихах и тостах… А Квинт Лолий Алкамен высечет из мрамора бюст Антония куда как с большим прилежанием, чем только что высекал бюст Агриппы… – Тут он по-отечески ласково предупредил меня: – Не советую тебе, юноша, даже мысленно лезть в политику. Запомни: там невозможно остаться честным и не потерять своего лица. Как сказал мой мудрый земляк Пифагор Самосский, политика подобна зрелищу: в ней часто весьма плохие люди занимают наилучшие места… Я предпочёл бы, чтобы тебя по-прежнему куда больше интересовала философия. Она одна даёт мыслям свободу, а сердцу покой… Но этот покой ты сможешь обрести только тогда, когда потушишь всякую ненависть в своей душе…

      Я с радостью последовал бы советам мудрого грека