Исповедь. Максим Горький

меня в маленькую комнатку, сидит там на диване в углу седой старичок в зелёной рясе, кашляет, лицо измождённое, глаза строгие и посажены глубоко под лоб.

      «Ну, – думаю, – этот мне что-нибудь скажет!»

      – С чем пришёл? – спрашивает он.

      – Смутился, – мол, – душой я, батюшка.

      А секретарь этот, стоя сзади меня, шепчет:

      – Говори: ваше преподобие!

      – Велите, – говорю, – уйти служащему, мне при нём стеснительно…

      Взглянул на меня протопоп, пожевал губами, приказывает:

      – Выдь за дверь, Алексей! Ну, говори, что сделал?

      – Сомневаюсь, – мол, – в милосердии господнем.

      Он руку ко лбу приложил, поглядел на меня и нараспев шепчет:

      – Что? Что-о такое, а? Ах ты, дубина!

      Обижаться мне не время было, да и не обидна привычка властей наших ругать людей, они ведь не так со зла, как по глупости.

      Говорю ему:

      – Послушайте меня, ваше преподобие!

      Да и присел было на стул – но замахал старичок руками, кричит:

      – Встань! Встань! На колени должен пасть предо мной, окаянный!

      – Зачем же, – говорю, – на колени-то? Ежели я виноват, то не перед вами, а перед богом!

      Он – пуще сердится:

      – А я кто? Кто я тебе? Кто я богу?

      Из-за пустяка мне с ним стыдно спорить. Опустился на колени – на вот! А он, пальцем мне грозя, шипит:

      – Я тебя научу священство уважать!

      Пропадает у меня охота беседовать с ним, и покамест совсем не пропала – начал я говорить; начал, да скоро и забыл про него – первый раз вслух-то говорю мысли мои, удивляюсь словам своим и весь – как в огне.

      Вдруг слышу – кричит старичок:

      – Молчи, несчастный!

      Я – как об стену с разбега ударился. Стоит он надо мной и шепчет, потрясая руками: