По дорогам Империи. Катэр Вэй

они в веках. В одном сражении наш пращур спас жизнь этому воину, и тот в знак благодарности подарил свое оружие, сказав, что отец его – колдун умелый, и клинок этот не прост, вязь на лезвии заговорена. Убил врага этим ножом, и душа вражья навечно в рабстве у него, и питает вечно силой и знаниями того, кто ножиком владеет. Сколько кровушки сталь его испила, мне неведомо, но, думаю, много, особенно во времена Хаоса. Одно скажу: сила от него такая исходит, что простого человека делает совсем не простым. Кровь как почует, словно оживает в руке, и не ты им, а он тобой управляет, отражая неожиданные удары, защищает от смерти. Живуч хозяин клинка глотам на зависть, хотя эти твари самыми живучими считаются, но и плату за защиту отдавать надо кровью. Я, Калин, мутант старый, – усмехнулся Дед, – опытный и умею видеть в чужих головах не только то, что было, но иногда и то, что будет. Было время, когда этот клинок передали мне; пришло время, когда я его отдал твоему отцу; теперь же я увидел твое будущее, посоветовался с сыном, и мы решили, что пришла пора отдать его тебе. По возрасту рано, слишком рано, но мой внутренний голос говорит, что так надо. Отцу твоему сон вчера приснился, как в незнакомом месте при большом скоплении галдящего народа ты выходишь на арену сражаться с глотами. В прошлом тебе уже приходилось убивать и не только монстров, – старик тяжело вздохнул, но заметив, как при его словах с лица мальчишки схлынула вся кровь и на лбу заблестели бусины холодного пота, а губы паренек закусил чуть ли не до крови, ободряюще похлопал внука по плечу. – Ты сильный. Справишься.

      Тяжелой тучей под крышей повисло угнетающее молчание.

      – Мда… не к добру все это, ох, не к добру, – продолжил дед после размышлений. – Да еще и очередной недоим приключился… Сын, я хочу, чтобы ты занял мое место. Когда придет мытарь, я назову твое имя.

      – Нет, – буркнул Юр, не поднимая глаз на Люта. – Нет, отец. Я не стану этого делать.

      – Успокойся. Это уже свершилось, и чуда не произойдет. Я доживаю последние дни и хочу быть спокоен, что этими баранами есть кому править.

      – Но, отец…

      – Не нокай. Я сказал свое слово, сын. Просто мне не повезло, слишком много народилось у нас мальчиков. Три года кряду больше двух десятков молодняка в каждой деревне, а на Озерске в том годе аж двадцать семь человек было за раз. Жениться всем охота, женилки-то, небось, чешутся, вот и строят, стругают, а до сева и добычи дела нет, где же тут свою норму в общину сдать? Да и непривычны еще, из-под батькиного крыла токо. Охо-хо… Но, ничего, эти-то уже почти оперились, а год-другой, так и вовсе на крыло встанут. Так что, сынок, ты долго жить будешь, если сам дров не наломаешь от дурной головы. Но Котовы скудоумием не страдают, – и подмигнув внуку, он улыбнулся. – Справится твой батька, не боись.

      – Не смогу я, Бать. Пойми.

      – Сможешь! Не перечь мне!

      Поглядев на недоумевающее лицо мальчишки, дед пояснил:

      – Староста, трижды не сдавший имперский налог, обязан покинуть свой пост… через казнь. Казнь приводит в исполнение тот, на кого староста перекладывает