Красная Элла. Татьяна Лотос

его Партийного вуза менялись каждый год. Срок короткий, чтобы проникнуться идеями Маркса и Ленина. А уж выучить один из труднейших языков в мире…

      Непосильный труд, например, для палестинца Зияда, которого прикрепили ко мне для обучения русскому языку.

      Два месяца зубрёжки, а воз и ныне там: «Мой баба жибет Либане…». Ага! Мой папа живет в Ливане. Ску-у-учно! Как мне, так и Зияду. Палестинец – молодец, упрямо долбит: «Мой баба жибет Либане…». А его друзья-товарищи, между прочим, давно побросав уроки русского, не без успеха кадрят хорошеньких девчонок из числа иностранок.

      По мне же лучше уроков с Зиядом задушевные разговоры с Мартином. Мартин – руководитель польской делегации. Знать, у нас одна славянская душа. Но сегодня что-то не ладится у нас беседа. Может быть, жара виновата?

      – Мартин, я недавно в «Литературной газете» прочитала статью «Каков он, современный поляк?»¹ – говорю я и отпиваю глоток кофе.

      – Всем нужно всё про поляков знать, – недовольным тоном замечает Мартин.

      Мы с Мартином встретились в буфете на первом этаже общежитского корпуса. Взяв по чашечке кофе и булочке с маком, сели напротив окна. Отсюда видна лужайка с загорающими – лежбище котиков, не иначе.

      – Ха-ха… Тони в субботу зажег! – сказала я, переводя разговор на другую тему.

      Мартин сосредоточенно жевал булку с маком и явно не намерен был продолжать разговор. «Ну и фиг с тобой! – подумала я. – Вот допью кофе и пойду быстрее в свою комнату, дабы полюбоваться на французские духи, которые только что купила в ГУМе».

      «Мистер де Роша»… «Тайна Роша»… Дастиш. Мастиш. Фантастиш!

      60 рубликов, между прочим… Любимые духи, читала где-то, Аллы Пугачевой, молодой певицы, пластинка которой стоит у меня на полке рядом с «Капиталом» Маркса на самом видном месте. «Арлекино, Арлекино, есть одна награда – смех, Арлекино, Арлекино… А-ха-ха-ха… О-хо-хо-хо…»² …

      – Знаешь, Элла, у нас нет своих национальных героев, как у вас, – голос Мартина, полный трагических нот, отвлек меня от приятных мыслей о новых духах и песни, которую я стала напевать про себя. – Поэтому вся молодежь, как Тони, смотрит на Запад.

      Мартин глубоко вздохнул и, бросив на меня короткий взгляд, вновь погрузился в свои мысли. Он, кажется, забыл даже о чашечке с горячим кофе, которую держал в руках.

      «Мда-а, – хмыкнула я про себя, – ну вы даете, товарищи… Как же так? Без национальных героев?!» Но тут я вспомнила свою знакомую польку Барбару.

      – Семь поляков в течение только ста лет стали нобелевскими лауреатами… – озвучила я слова, слышанные от нее неоднократно. – И это… не герои?! Да… Хотя бы возьмите Коперника… – Я стала судорожно вспоминать еще имена…

      Мартин оторвался от своих мыслей и выразительно посмотрел на меня. Выдержав паузу, он тихонько произнёс:

      – Элла, я имел в виду коммунистических героев. Таких, как ваш Павел Корчагин.

      Я застыла от изумления: ну ничего себе… Вот это заявочки! Нет Павки Корчагина?! А мы, можно сказать, «с именем этим ложимся и с именем этим встаем». Это же Ост-ров-ский! Николай. Но будь спокойна, красная Элла, приказала я себе. И начала вспоминать всех своих знакомых ребят-поляков, других иностранцев из числа студентов нашего вуза, что на улице Юности. Отличаются ли они от нас в отсутствии своих героев? Вроде нет и вроде да…

      Ну, например, этот Тони. Красавчик с темно-русыми волосами, выразительным взглядом карих глаз. Глянет – словно рублем одарит. И не одно девичье сердечко, надо думать, трепещет в Варшаве при упоминании имени этого ловеласа и гламурного мальчика, чудом затесавшегося в делегацию польской демократической молодежи и прибывшего в наш Партийный вуз.

      В Варшаве, но не в Москве. Тони в субботу потерпел фиаско. В красном, а вернее, ленинском уголке нашей студенческой общаги. На дискотеке, на которой каждую субботу отрывается разноязыкая молодежь, проживающая в нашем корпусе и подтягивающаяся из других корпусов.

      В перерывах между танцами, чтоб народ немного отдышался, а немецкие девушки подправили потекший грим на разрисованных устрашающими масками лицах, устроили игру в «ромашку». Тони, естественно, пребывающий в первых рядах развлекающихся на всю катушку, сорвал первый листочек бумажного цветка. И – «в десяточку». Повезло парню. Что такое любовь? Можно не сомневаться, именно этот вопрос больше всего волнует Тони по жизни.

      Листочек ромашки сорван – след отвечать. Не умничая, ясно и понятно. Так решил Тони: для меня вы все – никто и звать вас никак, говорил весь его вид. Встав перед Светой – советской девушкой из Перми, он вдруг сорвал с головы бейсболку. Не успел народ охнуть, вслед полетела футболка, открыв всей студенческой тусовке накачанный торс польского плейбоя.

      Все замерли. Началось самое интересное: Тони как заправский стриптизер красивым движением руки расстегнул «молнию» на джинсах и… Глядя пристально в глаза красной как рак Светы, стал стягивать одну штанину. Он сделал это! На всеобщее обозрение была выставлена голая нога Тони в черном носке. Вся дискотека

1

Статья «Каков он, современный поляк?» – «Литературная газета», июль 1981 года.

2

Песня «Арлекино». Музыка Эмила Димитрова, стихи Бориса Баркова. Из репертуара Аллы Пугачевой (прим. авт.)