Время четырёх стихий. Аделина Дамировна Гирфанова

водой. Или поменялся с ней местами. Лёгкие были заполнены. Сердце едва билось. Боже, а я ещё тяну время. Идиота кусок!

      – Он мне никогда не нравился, – с отвращением протянул он, пытаясь отвлечь меня. – Пусть подыхает себе на здоровье.

      – Какого хрена ты опять появился?! – я старался подавить чужое присутствие и положить руки обратно. Но сопротивление было слишком сильным.

      – Хм, а он довольно-таки мясистый… Хотя всё будет в зубах застревать, – задумчиво продолжал он, совершенно не желая уходить. – Всё равно нужно из чего-то супчик варить. Вот, например, печёнка на вид больно аппетитная…

      – Довольно! – процедил я сквозь зубы, резко уперевшись ладонями о Джима. – Не тебе распоряжаться судьбами моих друзей, – я собрал пальцы в кулак и всеми мыслями изгонял его из головы. – Спасибо, конечно, что помог его спасти, но… ох, просто брось эти свои каннибальские штучки, ладно? Найдёшь потом себе какого-нибудь воришку или что-нибудь подобное.

      – С голоду не помри, хлюпик. Иначе скоро ты у меня поплатишься за такое поведение, – прошипел он на прощание, исчезнув.

      Я с облегчением вздохнул и на секунду замешкался, когда опустевший желудок дал о себе знать. Однако холодная грудь Джима заставила опомниться и подавить жгучий голод. Я закрыл глаза и постарался вывести воду, чтобы не делать искусственную вентиляцию лёгких. Процесс, кажется, пошёл…

      … потому что вскоре эта вода с небольшой примесью взбаламученного песка вылетела наружу, оставив красивое мокрое пятно на моём почти любимом джемпере.

      – О, чёрт, чувак, мог бы и в другое место плеваться! – возмутился я, встав на ноги.

      – Не ори, голова и без твоих криков пухнет, – севшим голосом прокряхтел Джим, откашливаясь и приподнимаясь на надувном матрасе. – Опять я здесь?.. – показалось, что он произнёс это немного огорчённо.

      – Ну, ты можешь идти, если тебе тут не нравится, – ответил я, залипнув в телефон. – Только тогда одежду сам искать будешь, – губы расползлись в хитрой и самодовольной улыбке.

      Это было забавное зрелище, наблюдать, как меняется выражение его лица. Сначала оно не показывало абсолютно никаких эмоций. Потом бровь нервно дёрнулась и к Джиму, кажется, постучалось осознание. Он, как в замедленной съёмке начал ужасаться ситуации: рот приоткрывался в страхе, нос морщился, брови не спеша взлетали домиком, а глаза широко раскрылись.

      Я не выдержал этого зрелища, сфотографировал на память и рассмеялся, схватившись за живот.

      – Твою ж мать, какого хрена?! – завопил Джим, посмотрел вниз и постарался тщательно укутаться в простыню. Но из-за трясущихся рук и накаленности атмосферы она то и дело выпадала. Мне пришлось прикрыть глаза дрыгающей от смеха ладонью.

      – Ты… п-похож на… на тюленя, – смеялся я, наблюдая сквозь пальцы за нелепыми действиями Стоуна. – На п-перекаченного… тюленя! – в голове возникла картинка тюленя-качка, и, не выдержав, засмеялся ещё сильнее. Мышцы пресса зажгло. – О-ой, ж-живот, – сквозь смех пробубнил