Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи. Татьяна Николаевна Зубачева

зачем? – повторил Эркин.

      – Живешь, как хочешь, – засмеялся Айк. – Твоё дело, Меченый.

      – Моё, – согласился Эркин.

      И наступил момент, когда он почувствовал, что может встать и уйти.

      – Еды вам, – попрощался он рабским пожеланием.

      – И тебе… И тебе от пуза, – вразнобой ответило несколько голосов.

      Пока говорили, совсем стемнело, и Эркин шёл безбоязненно, не оглядываясь на светящиеся окна. Редкие прохожие шарахались от него так быстро, что он даже не успевал разглядеть, белые ли они. Но за две улицы до дома его настигла песня. Опять эта проклятая «Белая гордость». Ему удалось разминуться с поющими, но к своей калитке он уже подходил осторожно, напряжённо ожидая любого подвоха. Сволочи беломордые, надо будет у парней на рынке узнать о них, не трястись же вот так каждый раз. Может, и зря он сегодня отказался от ватаги? На ватагу эти сволочи не полезут, побоятся, ватагой всегда отобьёшься. Но тогда и ночевать, и жрать со всеми. Нет, что сделано, то сделано.

      Эркин бесшумно скользнул в незапертую калитку, задвинул засов. Хорошо, что дом так нелепо стоит, почти упираясь дверью в сарай, не надо идти через двор.

      Незапертой была и нижняя дверь. Его ждали. Он поднялся по лестнице и потоптался возле двери, пока не услышал голос Алисы.

      – Мам, там у двери кто-то.

      И тогда он вошёл.

      В лицо ему пахнуло горячим паром. Женя, с влажными от пота волосами, выглянула из кухни.

      – Наконец-то. Вот удачно. Сейчас мыться будешь. Только Алиску домою. Давай раздевайся.

      Он только кивал на её скороговорку, медленно стягивая куртку. Разулся, смотал и засунул в сапоги портянки и, с наслаждением ступая босыми ногами по гладкому приятно прохладному полу, прошёл в комнату. Да, его ждали. Стол накрыт на троих, и есть ещё не садились. Он положил на стол свой сегодняшний заработок, подумал и достал сигареты, пусть Женя выменяет чего-нибудь. Занавески задёрнуты, горит коптилка, печка топится… Эркин подошёл к ней. Он не замёрз, но прислонился к выложенному гладкими плитками боку. Как тогда, в первую ночь. Всего неделя прошла? Да, неделя.

      Женя пронесла мимо него закутанную в мохнатую простыню Алису, усадила в кроватку.

      – Вот сиди здесь пока, не сходи, – и, идя обратно, кивнула ему. – Идём.

      На кухне просто жарко, плита раскалена, на плите булькает бак с кипящей водой. На полу большое жестяное корыто, в таких в имении стирали.

      – Раздевайся, мыться будешь.

      Он стягивал с себя сразу отсыревшую отяжелевшую одежду. Женя отобрала у него рубашку и трусы, засунула в ведро с радужной от мыла водой.

      – Давай, – торопила его Женя, – остынет. Или горяча?

      Он помотал головой, уже стоя в корыте.

      – Тогда садись, меньше брызгаться будешь. Портянки твои где, в сапогах оставил? Сейчас принесу и мыло достану. Да, держи.

      Ему в ладонь лёг продолговатый розовый округлый брусок. Он повертел его в мокрых ладонях, и от вспухшей пены пахнуло далёким, почти забытым. Он зажмурился и окунул лицо в эту пену, ласковую и мягкую, несравнимую с жёсткой едкой пеной рабского