Патч. Канун. Михаил Зуев

Но разговаривать с сотрудницами ему запретить никто не мог. Читая свои длинные бестолковые лекции, он елозил взглядом по бюсту Кадри под форменной ковбойской рубашкой, а задницей по старому истертому креслу, отчего оно в такт слегка поскрипывало.

      Обычно после разговора с Кадри, выпроводив ее в зал, он быстро закрывал дверь своего кабинета на ключ изнутри. Тут-то Кадри и поняла, почему в окнах его кабинета, выходящих на улицу, вставлены непрозрачные молочные стекла. Так что муж и отец Зервас был отнюдь не худшим вариантом. По крайней мере, не извращенец.

      В Полисе Кадри по указаниям Димитры – как-никак, Димитра тут выросла – быстро справилась с поворотами, ни разу не ошиблась, и машина выскочила на шоссе в деревню Неа Диммата, проложенное по самой кромке берега.

      Кадри и Димитра приехали к дому родителей Дими как раз к обеду. И это было катастрофой. Мама Дими, однозначно заключив, что Кадри слишком тоща для своего роста – «Кадри, деточка, ты что, хочешь стать анорексичкой?!» – не успокоилась, пока тарелка Кадри, где было всего разного «ну самую чуточку» (лучше было бы сказать «ну самую горочку»), не опустела.

      После обеда мама утащила Дими на второй этаж – «мы тут посекретничаем немножко, а ты отдыхай, дорогая». Кадри вышла на улицу и буквально через пару минут оказалась на высоком обрывистом морском берегу. Ветер был сильным, у Кадри текли слезы. Только слезы текли не от ветра – не было никакого смысла обманывать себя.

      Кадри вспомнила другое море, Балтийское. И ветер. И пляж Штромка – переполненный скупым коротким летом и совсем пустынный в такие дни, как сейчас.

      И отца. Трезвого и живого. Как он, смеясь, басил сквозь черные усы:

      – Девочки мои золотые! Я счастливый садовник, ведь я живу в таком цветнике! Кто в цветнике хочет мороженого? Все хотят мороженого! – и бежал неуклюже к ларьку, на ходу доставая из заднего кармана холщовых брюк маленький полукруглый кошелек, близоруко отсчитывая монеты.

      И маму. Молодую. Тогда морщины еще не изрезали ее лоб и щеки:

      – Саша, Сашенька! Под ноги смотри, растянешься ведь!

      И таллинскую квартиру, маленькую, уютную, в Пельгуранде, на бульваре Карла Маркса – что теперь стал улицей Сыле. Квартиру, где гостей встречал огромный аквариум в полстены, и папа каждые выходные ухаживал за ним, словно за живым существом, – собирая мусор, добавляя свежую воду, ремонтируя аэраторы, полируя стекла.

      И себя – семилетнюю, тощую, длинную, белобрысую, веснушчатую, с измазанными мороженым щеками, держащую родителей за руки – «пап, дай десь копеек на качели!» – и навсегда уверенную, что завтра и до скончания дней будет много солнца, а любовь на свете никогда не иссякнет.

      Утром Дими села за руль. Кадри не стала ее останавливать. Всю обратную дорогу Кадри молчала, отвернувшись к окну. Уже когда въехали в Пафос, достала телефон и отправила сообщение. Получив ответную записку, положила телефон обратно в карман.

      Дома, пока Димитра распихивала