Все романы в одном томе. Фрэнсис Скотт Фицджеральд

как не вздохнул бы и он.

      Однажды Элинор попыталась написать об этом:

      Все, дорогое нам с тобой,

      Мы позабудем…

      Смех и грусть

      Растают, словно снег весной…

      Мечты избудем —

      Ну и пусть!

      Рассвет, что пробуждал экстаз,

      Гнетет свечением пустым,

      И чувств, что опьяняли нас,

      Не ощутим.

      Нет, милый, полно, не тоскуй…

      Чувств угасанью

      Не перечь…

      Увял последний поцелуй,

      Да и молчанье

      В пору встреч

      Не даст по вспененным волнам

      Метаться призракам былым:

      Их, если и предстанут нам,

      Не разглядим.

      Они чуть не рассорились, потому что Эмори утверждал, что непозволительно рифмовать «угасанью» и «молчанье». И еще был у Элинор кусок другого стихотворения, для которого она никак не могла подобрать начало:

      Проходит мудрость… Хоть дано

      Годам учить нас день за днем,

      Но их уроки все равно

      Мы не поймем.

      Элинор всем сердцем ненавидела Мэриленд. Она принадлежала к старейшему из старых семейств округа Рамильи и жила с дедом в большом мрачном доме. Родилась и росла она во Франции… Но не с этого надо было начинать. Попробую начать по-другому.

      Эмори скучал, как с ним всегда бывало в деревне. Он уходил один на далекие прогулки, читал кукурузным полям «Улялюм» и одобрял Эдгара По, спившегося до смерти в этой атмосфере улыбчивого благодушия. Как-то раз он отшагал несколько миль по незнакомой дороге, потом, на беду, послушав совета какой-то негритянки, свернул в лес и окончательно заблудился. Пролетная гроза решила разразиться именно здесь, и, к великой его досаде, небо почернело и дождь закапал сквозь листву деревьев, сразу ставших неуютными и призрачными. Гром угрожающе заворчал вдалеке, глухими залпами стал прокатываться по лесу. Он шел напролом, надеясь выйти из лесу, и наконец сквозь сетку перепутанных веток увидел просвет между деревьями и дальше – открытое место, то и дело озаряемое молниями. Добежав до опушки, он остановился, не решаясь пуститься через поле к домику – светящейся точке вдали. Было всего половина шестого, но за десять шагов впереди ничего не было видно, только при вспышках молнии все вокруг выступало четкими, пугающими очертаниями.

      Внезапно слуха его коснулись странные звуки – звуки песни, и пел ее низкий, хрипловатый голос – женский голос – где-то совсем близко. Год назад он, вероятно, рассмеялся бы или задрожал, но сейчас, снедаемый беспокойством, он только стоял и слушал, давая словам проникнуть в сознание.

      Les sanglots longs

      Des violons

      De l’automne

      Blessent mon cœur

      D’une longueur

      Monotone[8].

      Новая молния расколола небо, но пение продолжалось, даже не дрогнув. Певица явно была на лугу, и голос ее как будто исходил из стога сена шагах в двадцати впереди.

      Потом голос умолк; умолк и зазвучал

8

Издалека Льется тоска

Скрипки осенней

– И, не дыша, Стынет душа

В оцепененье (фр.).