Девять дней до и после…. Стас Канин

чувствуешь?

      – Не могу понять, – тихо произнёс Виталий, боясь спугнуть давно забытое ощущение безмятежности. – Ты сделала мне укол?

      – Нет. Вот ампула, – Алина разжала кулак.

      – Странно. Может быть ещё действует вчерашняя доза? – он снова прислушался к себе, улавливая любые отголоски недавней боли. – Нет. Не похоже. Но всё не так…

      – Чего-нибудь хочешь? Может воды или…

      – Я хочу яичницу, – улыбнувшись ответил Виталий, – из трёх яиц, и так чтобы желток был не зажаренным, чтобы его можно было хлебом вымокать. И томатный сок.

      Алина просияв, вскочила с места.

      – Я сейчас. Только ничего не делай. Лежи. Я быстро.

      Она выбежала из комнаты, схватила сумку и не заперев дверь помчалась к ближайшему магазину. Уж чего чего, а яиц в доме точно не было.

      – Господи, какой аромат, – прошептал Виталий, когда Алина вошла с подносом, на котором стояла тарелка с ещё дымящейся яичницей, стакан томатного сока и два кусочка чёрного хлеба. – Я сам. Не надо мне помогать.

      Никогда она не испытывала такого удовольствия от созерцания того как ест её муж. Обычно Алина одёргивала его – не чавкай, не жуй громко, не спеши, а сейчас она наслаждалась тем как стучит вилка о тарелку, как он вымакивает хлебом растёкшийся желток, не обращала внимание на крошки, прилипшие к его нижней губе и даже на капельки сока, которые капнули на простынь. Алина едва сдерживала восторг, опасаясь, что это всего лишь последний всплеск жизненных сил, что вот сейчас Виталий сделает ещё один глоток, замрёт и стакан выскользнет из руки, грохнется об пол, залив всё вокруг кроваво-красным соком. Но ничего этого не произошло, тарелка опустела, её даже не нужно было мыть, так она сверкала, сок допит, хлеб съеден и глаза мужа светились как у мальчишки, которому наконец купили желанное мороженое.

      – Это была самая вкусная яичница в мире, – блаженно произнёс Виталий, погрузившись в мягкие подушки. – Как мне хорошо.

      – Ты не преувеличиваешь? Тебе действительно хорошо? – с опаской переспросила Алина. – Укол не нужен?

      – Нет. Мне хорошо…

      Сара Исаковна уже несколько минут стояла под дверью, не решаясь войти в комнату к сыну, боялась увидеть его беспомощным и жалким. Она просто не умела жалеть, привыкла, что всегда жалеют её.

      – Мама, да заходи уже, – донеслось изнутри, – ты так громко сопишь, что я аж проснулся.

      Сара Исаковна всё равно сначала заглянула в приоткрытую дверь, и только потом, зачем-то согнувшись почти пополам и сделав скорбное выражение лица, вошла в комнату, ступая осторожно и бесшумно, словно боясь нарушить своими шагами покой сына.

      – Что с тобой, ма? – с трудом сдерживая улыбку произнёс Виталий.

      – Прости, сынок, я так переживала за тебя.

      – А зачем же тогда делать такое лицо. Ты не на похороны пришла. Я живой, мама. Живой. Ещё чуть-чуть, и смогу с кровати вставать.

      Сара Исаковна опустилась на колени, и обхватив руки