Побег от посредственности. Павел Вособа

звуки, аккорды, мелодии – без нот и упражнений на гаммы.

      – Лишь слушай клавиши, ищи, не бойся делать ошибки, вложи в это всю любовь, стань продолжением руки фортепиано, и оно полюбит тебя, позволит тебе все.

      – Почему некоторые звуки сопротивляются мне?

      – Каждый звук – это личность с правом на самоопределение – если ему что-то не нравится, он это открыто демонстрирует. А теперь сыграй мне что-нибудь свое, твоя игра заряжает меня, а сейчас во мне как раз мало энергии.

      – Кто-то вас обижает?

      – Нет, просто мне уже неинтересно учить детей без таланта и настоящей заинтересованности. Ты полностью поменяла мою жизнь.

      ***

      – Почему наша дочь не может выступать на школьном концерте, как все остальные? – спросила мама, когда преподавательница пришла в одно из воскресений к нам в гости.

      – Она еще не знает нот, играет, как слышит, она не может сыграть несколько раз конкретное произведение.

      – Как это возможно? У нее нет задатков? Ведь дети в ее возрасте играют и более сложные вещи, – спросил отец, с трудом скрывая свое расстройство. Он представлял себе, как будет хвастаться мной, демонстрировать, чего достигла его дочь, соревноваться с друзьями, знакомыми в том, чей ребенок более талантлив, добросовестен, прилежен.

      – У Наташи большой талант, она умеет беседовать с пианино, мелодия всегда идет из ее маленького сердечка, создает собственные последовательности и вариации. Ее пальцы играют сами по себе, я еще не учила никого похожего. Стандартное обучение уничтожило бы ее способности, я чувствую огромную ответственность за нее. С муштрой дети достигают многого и быстрее, но без собственного творчества и отношения они становятся лишь меланхолическими исполнителями. Большинство учителей муштруют их только для того, чтобы угодить родителям. И я к ним отношусь, но сегодня, с вашей дочерью, я не могу по-другому, потому что она слишком талантлива.

      – Мы верим вам, да? – умоляюще повернулась мама к отцу. – Она определенно будет играть и петь, как я. – Отец слегка кивнул головой.

      ***

      Свой первый большой концерт с Ленинградским симфоническим оркестром я отыграла, когда мне было двенадцать лет. Ровно двадцать шесть лет назад! Я вообще этого не понимала – я все делала для своих родителей. Тогда отец в первый и последний раз похвалил меня, я всю ночь плакала от счастья, настолько я жаждала его одобрения. Строгость и грубость моего отца, однако, увеличивались, вероятно, он ревновал, по-прежнему боролся со мной, оскорблял, смеялся надо мной.

      Как-то вечером он пришел пьяный, мама ушла в ночную смену, а сестра Юлия уехала на каникулы к дедушке и бабушке за город. Я репетировала Трансцендентные этюда Ференца Листа. Я была в экстазе, и это спровоцировало моего отца. Он встал позади меня и слегка коснулся моих плеч. Я испугалась и перестала играть.

       – Пожалуйста, продолжай, это восхитительно, – сказал он. В его дыхании чувствовалась смесь алкоголя, чеснока и мяса, но в его словах было что-то очень нежное и похотливое. Однако я любила его и поверила его