Роковая тайна сестер Бронте. Екатерина Борисовна Митрофанова

что ты скажешь о пансионе и его обычаях?

      – На мой взгляд, в своих профессиональных качествах это заведение безупречно. А почему ты спрашиваешь, сестрица?

      – Не важно, – Шарлотта на мгновение угрюмо потупила взор, затем ее прекрасные газельи глаза резко вскинулись на сестру; в их мягком, задумчивом выражении отчетливо угадывалась затаенная глубокая грусть и безмолвная отчаянная мольба о сочувствии. – Скажи мне, моя милая, – снова заговорила старшая дочь пастора, – не угнетает ли тебя привычный распорядок классных занятий – его унылое однообразие?

      – Ничуть, – не задумываясь ответила ее сестра. – Для меня однообразия не существует. На каждом занятии я узнаю много нового и интересного. Я чувствую, что мои познания совершенствуются с каждым днем, что мой, пока еще довольно-таки скудный, жизненный багаж постепенно пополняется – и это поистине восхитительное ощущение! Я готова на любой, пусть даже самый длительный, кропотливый труд ради столь щедрого вознаграждения своих усилий! Но что с тобой, милая сестрица? О чем твоя печаль?

      – Об Эмили Джейн, – ответила Шарлотта, отчасти кривя душой, в надежде почерпнуть отрадное утешение для себя самой в возможности оправдания безрассудного поступка непутевой беглянки.

      – Я думаю, не следует винить Эмили в опрометчивости, – ответила Энн. – Мы должны быть снисходительны к нашей сестре.

      – Но ты ведь не побоялась возможных трудностей обучения, Энни. Ты не пренебрегла своими повседневными обязанностями.

      – Это совсем другое дело! – горячо возразила Энн. – Мы с Эмили разные люди, хотя и любим друг друга всеми силами души. Я убеждена, что у нее имелись весомые основания поступить по своей воле. Что до меня, то, в любом случае, я намереваюсь во что бы то ни стало исполнить свой долг!

      – Прости мою несносную назойливость, милая сестрица, но позволь спросить: как ты берешься утверждать, что тебе достанет мужества вынести все возложенные тяготы и лишения во имя примерного исполнения того, что ты называешь долгом?

      – Я черпаю силы в искренней, безграничной вере в Господа. Его великая тайная поддержка служит мне наилучшей опорой во всех моих деяниях!

      – Но, может статься, непоколебимость твоей веры пошатнется, и тогда твоя опора не будет казаться тебе столь устойчивой и надежной. Что ты станешь делать в этом случае, моя дорогая?

      – Для меня это было бы хуже всего на свете! Я стану горячо молиться, чтобы со мной, да и ни с кем из нас, никогда не произошло подобной неприятности! А коли это все же случится, я призову на помощь все свое достоинство, чтобы смиренно и безропотно принять Его святейшую волю.

      – А знаешь, сестрица, – внезапно призналась Шарлотта. – Я ведь в свое время тоже сделала карандашный эскиз Роу Хеда. Только я, работая над своим рисунком, старалась акцентировать внимание на самом здании, выдвинув его на первый план. Ты же зарисовала фасад здания школы в перспективе, на лоне природы. Выходит, у нас с тобой возникают схожие идеи для творчества.