Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972. Антология

толщиной. Очень толстые обитые железом двери, чудовищные задвижки и еще более чудовищные замки, очень примитивной конструкции. Такой замок без труда откроет каждый фабричный ученик. Признаюсь, что я был разочарован: какое же это средневековье, коли я при царе сидел в камере во сто раз худшей. Спустились пониже. Там помрачнее – вроде нашего Шлиссельбурга. Спустились еще ниже и вошли в узенький коридорчик, со стен которого стекала струйками вода. По ступенькам мы уходили все глубже и глубже, причем становилось все темнее и темнее. Замигала тусклая электрическая лампочка, освещая туристам сводчатый коридорчик. У кого-то вырвался «ох». Я почувствовал, как все туристы стали жаться друг к другу… По бокам коридорчика – камеры гробы. Маленькие, без окон, лишь с пробитым для бросания хлеба маленьким отверстием. Я попробовал просунуть руку и она ушла до плеча пока я достиг внутренней стороны кладки. Внутри сырость и плесень. Посредине каменный низкий столб, в который вделано железное кольцо. В стенах также железные кольца. Врага плутократии после суда в зале трех запирали в такой каменный гроб, приковывали к кольцу и он мог либо сидеть на столбе либо лежать около него. После дьявольских пыток несчастного уничтожали и труп его бросали в канал. Тут, наконец, я почувствовал настоящее дыхание средневековья[395].

      В начале ХХ века для посещения была открыта лишь небольшая историческая часть тюрьмы – остальное же здание продолжало выполнять свои пенитенциарные функции. В 1910‐е годы среди тамошних узников находились двое, поневоле входившие в круг специфических русских достопримечательностей, что на своем опыте (и, кажется, без охоты) почувствовали участники учительской экскурсии: «В Венеции, едва лишь только узнавали о нашей национальности, как считали необходимым тотчас же показать нам тюрьму, где находятся Наумов и Прилуков и которая расположена в самой главной части города, рядом с палаццо дожей»[396].

      Речь идет о фигурантах знаменитого уголовного дела Марии Тарновской – киевской авантюристки, заставившей влюбленного в нее графа П. Е. Комаровского застраховать жизнь в ее пользу, после чего организовавшей его убийство. Непосредственным исполнителем был юный Н. А. Наумов; общим руководителем – московский адвокат Д. Д. Прилуков: оба действовали скорее по зову сердца, нежели из расчета. Судебный процесс, на котором обвинялись Тарновская, ее горничная, Прилуков и Наумов, сделался одним из главных событий 1910 года – сочетание фабулы и декораций обеспечили ему беспрецедентную прессу (кстати, среди корреспондентов, освещавших его для российских газет, был и знакомый нам М. А. Осоргин). Только в этом же году и лишь на русском языке вышло пять книг, посвященных этому сюжету[397]. Сама авантюристка – «змея, голубка, кошечка, романтик» (по восторженному выражению Северянина[398]) была приговорена к восьми годам, Наумов – к трем, Прилуков – к десяти; она отбывала срок в женской тюрьме на Джудекке[399], а ее сообщники – в непосредственной

395

<Антонов-Саратовский В. П. Венеция> // ГАРФ. Ф. 7474. Оп. 1. Ед. хр. 103. Л. 22–23. Характеристику этого незаурядного источника см. на с. 167.

396

Евг. П-к. Поездка в Италию // Русские учителя за границей. Год второй. М., 1911. С. 255.

397

Евлев Л. Дело Тарновской. Одесса, 1910; Крамская Н. В. Роковая женщина. М., 1910; Сорокин В. А. Преступница ли Тарновская? Одесса, 1910; Современная Клеопатра. Сенсационный роман. Вып. 1–10. М., 1910; Похождения знаменитой авантюристки Марии Тарновской или Женщина-дьявол. Вып. 1–10. Одесса, 1910.

398

Северянин И. Трагедия Титана. Берлин, 1923. С. 81.

399

Серпинская вспоминала впечатление, которое самая знаменитая заключенная Венеции производила на интервьюеров: «За ночь мы обрастали иностранными журналистами, приехавшими в то лето для интервью к знаменитой, настоящей мадам Тарновской, отбывающей наказание в венецианской тюрьме, артистами, скучающими туристами. Бесконечные „1001 кушанье“ в 1001 ресторане всего мира, которые описывал Немирович со вкусом и гурманством подлинного любителя, сменялись романтическими восторгами журналистов от свиданий с Тарновской: „Это роковая женщина. Она вышла после трех лет заключения – элегантная, вся в черном, величественная, как королева, tres distingue <очень утонченная>, ни слова жалобы на свою судьбу. ‚Любовь – это трагедия‘, – сказала она нам и подарила карточки с автографом. О, за такую женщину – не жаль отдать жизнь“.

Они показывали портрет действительно красивой, высокой женщины. Я была совсем миниатюрной сравнительно с ней, но американцы и итальянцы считали всех интересных русских женщин похожими на m-me Тарновскую» (Серпинская Н. Флирт с жизнью. М., 2003. С. 73).