Желтый Эскадроль. Александр Галиев

последнее слово.

      – Но ты же не убьешь меня из пневматики! – наконец-то я услышал панику.

      – Ты сегодня упоминала сатанистов, Милославская, – говорил я, смотря через мушку прицела, – они никогда не были сатанистами. Лишь чем-то более значимым, чем обычные люди.

      – Ты же знаешь, что это слухи и сказки для детей, – ее голос дрожал и нервно смеялся, – их, скорее всего, никогда и не было! Такое не могло жить. Земля бы не вынесла!

      – В глаз можно попробовать, – проговорил я тихо вместо ответа.

      Она хотела сказать что-то еще, но вместо этого я услышал слабый звук выстрела. В следующий миг она уже кричала с выбитым глазом. Было видно, что она старается прижать к нему руки. Я бы мог посмеяться и развязать ее, но это плохой ход. Целиться стало бы сложнее. Веки ее левого глаза были закрыты, по лицу текли две струйки крови. Она тряслась от боли, неверия и негодования.

      – Да чтоб тебя, Танский! И не думай, что я буду просить о милости! Давай, стреляй же дальше, ну!

      Теперь ее подгоняла боль. Я прицелился. Лицо дворянки исказило нетерпение. Ей было нестерпимо больно, но она старалась этого не показывать. Милославская желала скорейшего избавления от мук, желала смерти, отчего мне вдруг захотелось бросить ее так на несколько часов. Она продолжала говорить, а скорее кричать, но я ее уже не слушал. Стрельба практически в упор всегда особенно страшна для смертника. Это можно сравнить с лечением зубов – тебе в рот вставляют шприц, а ты ничего не можешь поделать и лишь закрываешь глаза. Вся разница в том, что у нее был закрыт только один глаз. Другой смотрел на меня с ненавистью и ожиданием, но почти уже ничего не видел. Я вновь приставил палец к губам.

      – Тсс, Милославская. Не говори и не смотри, все скоро кончится, – она действительно закрыла здоровый глаз.

      Выстрел. Нет, и второй выстрел не убил ее, но второй глаз также оказался закрытым навсегда. Она кричала сильнее, но уже не пыталась вырваться, вынося земные страдания как истинная христианка. Все тлен. Екатерина Милославская выглядела очень красиво. Лицо, залитое кровью, искаженное от боли, страха, отчаяния и близости смерти, с двумя красными изуродованными жерлами вместо глаз, вот он – эталон красоты.

      Я улыбался, завороженный, но понимал, что пора заканчивать. Я перезарядил, подошел ближе и выстрелил в висок. К этому моменту она уже плохо соображала и больше кричала, нежели говорила нечто членораздельное. После третьего выстрела она сразу затихла, но еще подергивалась. Я выстрелил четвертый и пятый раз – висок превратился в сплошную изодранную поверхность.

      Я стоял и с наслаждением смотрел на нее. Милославская умерла, и умерла в мучениях. И это было для меня гораздо приятнее всего сегодняшнего дня. Я вышел из камеры, стараясь ни о чем не думать, но грудь моя была полна чувства восторга от самого факта смерти, которую я произвел так великолепно.

      Я прошел коридор с тюремными камерами в относительно просторное помещение для тюремной охраны. Обычно оно всегда пустовало по понятным причинам, сейчас здесь даже горел камин и было тепло. Два офицера в черно-зеленых мундирах