Собрание сочинений. Том 13. Между двух революций. Андрей Белый

личиком. – Там, где живу, – есть две девочки: глазки Мадонн; волоса – бледно-кремовые; той, которая – «он», лет семнадцать; «ей» – лет восемнадцать; как любятся!»

      И он, слащаво зажмурившись, толстенький стан выворачивал, ерзая задом; с пугавшей меня грациозностью оборонялся от доводов Гиппиус, ручкой отмахиваясь, точно веером; Гиппиус – в хохот:

      – «Откуда вы видели, как они любятся?»

      Он лишь глаза закрывал, полагая крестом свои руки на грудь, как поношенный черт, имитирующий позу ангела.

      – «Вы покажите нам место, где вы наблюдаете».

      Он, – тупя глазки:

      – «Всегда и везде – я ваш гид».

      – «Вы хотите пойти со мной, Боря?»

      – «Конечно, – с Борис Николаевичем: может, «Белый», над бездною ада носясь, соблазнится и вспыхнет, став «Красным».

      – «Ах вы, – Мефистофель!»

      Как сальцем он лоснился, – маленький, толстенький, перетирающий ручки, хихикающий, черномазый, с сединочками; а когда он ушел, не без жути мне Гиппиус:

      – «Видели, как он брюшком передергивал, слюни глотая: несчастный, не правда ли, – сморщенным личиком напоминает он кончик копченой колбаски».

      И Гиппиус и Философов читали Крафт-Эбинга, интересуясь психопатологией; в Гиппиус смешивались: познавательные интересы с больным любопытством:

      – «Вы, Боря, конечно, со мной; не пойду с этим Минским одна». Мы в назначенный вечер заехали к Минскому; жил недалеко он от «Плас-Пигалль»[138]; он нас ждал; он к нам вышел с зонтом, в котелке: тугопучным таким коротышкой.

      – «Идемте ж скорей».

      В котелке, как грибок, семенил с лихорадцей за нами; сперва повел к «дьяволам»[139] он; после к «ангелам»[140]; дьяволы нас угощали ликерами. – «Скучно!»

      Накрыв свои губы перчаткой, наш гид с лихорадцей в глазах подбоченился зонтиком:

      – «Я вас веду в Бар-Морис».

      – «Как? Куда?»

      Котелочек поправил:

      – «К гомосексуалистам».

      – «Ведите».

      Он зонтик – под мышку; на лоб – котелок: побежал, мне напомнивши скачущий кончик копченой колбаски.

      Привел в небольшую, набитую людьми, невзрачную комнату; столики; больше мужчины; но были и дамы; одна из них очень двусмысленным взглядом окинула Гиппиус, будто узнав в ней себя; эта – к Минскому:

      – «Кто?»

      – «Лесбиянка».

      Средь столиков ерзала тощим крестцом «Отерó» (так «ее» называли): с поношенным, стертым лицом, с подведенными густо ресницами, в черном берете, с кровавым цветком в декольте (волосатом и плоском), в атласном, затянутом платье; безбедрая и сухоногая тварь, показалась мне бегающей сколопендрой; костлявую руку забросив за спину, привздернула юбку почти до колен, обнаруживая кружевные дессу, изможденные икры в чулочках; обмахивалась черным веером; кончиком веера передавала кому-то безе, приглашая плясать мускулистого, желтоволосого, бледного юношу.

      – «Кто это?»

      – «Это – приказчик из

138

Центр кабачков.

139

Кабачок ада.

140

Кабачок рая.