Час кроткой воды. Элеонора Раткевич

названием «долгая память» – не слишком из себя видная, да и пахнет не так чтобы особо сильно, зато благоухание ее не теряется годами, даже если ее высушить.

      Не одно, не два, а возможно, и не двадцать поколений садовников из века в век создавали и поддерживали эту гармонию, кому, как не Тье это понимать. Он и понимал – но думать о них не мог. Этот сад был больше, чем сумма их усилий – точно так же, как человек больше, чем сочетание рук, ног, торса и головы. Обаяние сада захватило Тье до глубины души, он забыл дневную усталость, забыл, почему он здесь, забыл, кто идет рядом и почему…

      Шан наблюдал за ним с усмешкой.

      – Что, лончак, – окликнул он Тье, – совсем голова кругом пошла? Это с непривычки запросто. Ты ведь раньше этой красоты не видел.

      – А ты видел? – еще не вполне очнувшись, удивился Тье.

      – Конечно, – спокойно ответил Шан. – И не один раз. Семья Тайэ по календарным и городским праздникам всегда открывает сад для общих гуляний. Ну, не весь, а внешнюю часть, вот эту, где мы сейчас. В семейную часть, понятное дело, посторонним ходу нет.

      Тайэ.

      Родовое имя разом отрезвило Тье. Потому что Наставник Тайэ не мог полюбоваться собственным садом. Его унесли в дом на носилках – и «долгая память» не могла своим тонким ароматом пробудить его память и сознание.

      Приемную, куда помощник привратника привел троих сыщиков, Най оглядел довольно-таки бегло. Все такие приемные между собой схожи – и по планировке, и по меблировке. Как традиция велит, так они и обставлены. В столичном доме Ная была почти такая же. То же кресло для хозяина дома – узкое, жесткое, прямое, с высокой резной спинкой. Те же кресла для посетителей – полукруглые, упорно напоминавшие Наю сооружения из распиленных пополам бочонков. Тот же столик у окна справа от входа – только и разницы, что в доме Ная на столике красовалась изящная бронзовая курильница для благовоний, а здесь на нем стояла небольшая агатовая ваза. Те же одностворчатые ширмы-экраны вдоль стен – по две у каждой стены – с изображением духов-хранителей, разве что нарисованы они в местном стиле, сильнее тяготеющем к старой манере. Больше всего Наю понравилась Сова, выписанная с неподражаемым мастерством, и неожиданно обаятельная Мышь. Сосредоточенная, трогательно серьезная, она с кистью в лапке вела учет созревшим колосьям.

      Нет, не приемная вызывала у Ная неподдельный интерес, а ее хозяин. Сын Государева Наставника, Наместник Тайэ по прозванию Первый Взлет. Так нередко именуют старшего сына, первенца, особенно от раннего брака – тем более, если отец прозван Соколом. А вот до взрослых лет такое прозвище доживает редко. Его сохраняют или дают вновь, если сын преуспел в новом для семьи ремесле или науке. Или – если сын оказался не только по рождению, но и по всем своим дарованиям и успехам первым. Лучше всех учился, лучше всех сдавал экзамены, лучше всех нес службу. Най знал, что для Наместника Тайэ в силе была как раз вторая причина, но самого Наместника он не знал.