Пень. Яков Шель

Эта розочка вам! Вы потрясающе красивая женщина!

      Она осталась одна и долго сидела, задумчиво глядя через боль-

      шое окно кафе на улицу, но не видя того, что там происходило.

      – Почему он не подготовился? – задавалась она вопросом. —

      Или это были только слова? Слова, призванные служить тому же,

      чему служит макияж – создать таинственный образ, приукра-

      сить действительность, создать впечатление; через эти слова

      создать о себе впечатление умного, образованного, заботливого.

      Как человек хвастливый он хотел только казаться, но не быть,

      набрасывая на себя макияж слов; он меня возвышал, чтобы воз-

      высить себя, он меня воспевал, чтобы пели о нем. Он казался,

      и остался кажущимся. А я стала, я вылепила себя вновь…

      Она поднялась, заплатила за эспрессо, пошла к выходу и опус-

      тила розочку в мусорный контейнер. Теперь она знала. Ей нужен

      тот, кого любовь обязывает, кого любовь поднимает, развивает,

      дает ему крылья, обогащает и возносит, кого делает интересным

      и любознательным, кому она раскрывает глаза, делает сердеч-

      ным и внимательным к миру…

      Часть 2

      Портрет

      мы выходим из тьмы, чтобы кануть во тьму…

      Омар Хайям «Рубайят» (1048–1131)

      Граница между светом и тенью – ты.

      Станислав Ежи Лец (1909–1966)

      художник брел домой; в ночном тихом воздухе отчетливо

      были слышны его тяжелые, шаркающие шаги. Его немного

      шатало от выпитого с друзьями, он был раздражен и бормотал

      что-то про себя. Он ушел от друзей из ресторана, где они до-

      вольно часто собирались, чтобы поговорить обо всем, исключая

      искусство, о нем не было принято говорить на хмельную голо-

      ву, о нем нужно говорить только серьезно и глубоко. Но вопрос

      Генриха его обозлил: «Почему ты, Мати, пишешь посредствен-

      ные вещи?» Этот вопрос среди легких тем и легкого хмельно-

      го тона прозвучал неожиданно серьезно, не в тон, не во время,

      не к месту. И если бы он исходил от кого-то другого, от знаме-

      нитого Рихарда, например, он бы отшутился, но вопрос задал

      Генрих, который был еще малозначащим, как художник, и са-

      мым молодым членом их дружеского круга, его вопроса можно

      было даже не заметить, но Матиас заметил и оскорбился. Даже

      этот юноша заметил, что я стал рисовать посредственно, поду-

      мал он с раздражением, поднялся и пошел прочь, домой, по ноч-

      ному городу, залитому ясным лунным светом, хмельной и раз-

      драженный. «Почему? – спрашивал он себя. – Когда я съехал

      на писанину посредственных картин?» Сам не заметил, и дру-

      зья тактично молчали. Только этот начинающий художник, еще

      юноша, честный и открытый, заметил и не посчитался с его сла-

      вой, его именем, спросил и даже, похоже, ждал ответа, смотрел

      выжидательно…

      Матиас