Таёжная кладовая. Сибирские сказы. Таисья Пьянкова

каждая капля на голову упадёт.

      Дашутка же по молодости подсмеивалась над Финетиными заботами:

      – Ты гляди, гляди, тетка Финета, а я посмотрю.

      И отец ей потакал:

      – Человеку на земле всего по одному разу отпущено: один – родиться, один – помереть, и любить тоже один раз дано. Так что не спеши загадывать, торопись думать!

      Оно, конечно, и для Дашутки женихи находились, но больно долго не упрашивали: дело твое – не хочешь, как хочешь… Другие сговорчивее.

      Финета все охает, а Дашутка ластится к ней:

      – Молчит моё сердце, милая моя тётечка. Слыхала я в людях, что сердце петь начинает, когда узнает суженого своего.

      – Верно, – поддакивал Федот, – в хороводе плясать и то не с каждым хочется…

      И тут пошла по деревням молва: ходит-де по дворам Христа ради Старик-Боровик – самой земле родной брат, тайге нашей хозяин заботливый. Ходит Боровик, и всё чего-то вынюхивает, всё высматривает. А сам под сумошника рядится, чтобы его, значит, от других попрошаев отличить нельзя было. Как только пригреют его в каком дворе от чистого сердца, так он, уходя, в том хозяйстве прибыток оставляет.

      И не то чтобы выдернуть в огороде вместо свёклы узелок с деньгами, а так: коли в доме больной человек лежит – встанет, или хлеб в тот год невиданный на полосе уродится… Не то сваты налетят со всех сторон – разом выдадут замуж ту, которой прежде и другого-то имечка не было, как «горевуха».

      Финета на эти россказни и клюнула:

      – Вот бы нам с тобой, Дашутка, заманить Старика-Боровика!..

      Всё чаще, всё громче заповторяла Финета свои слова. Стала она хожалых людей выглядывать, к заплоту часто выходить – высматривать… Потом и зазывать принялась…

      Ну и навадились у ихнего стола каждодневно сироты убогие пастись…

      Федот сестру не останавливает:

      – Пусть её… – смеётся. – До костей поди-ко не обглодают…

      Напоит Финета, накормит бесфамильника дорожного, спать укладет… Утром не успеет сумошник узел свой собрать, а уж Финета все окна проглядела, сватов ожидаючи.

      Ну погарцует у окон, посуетится и плюнет – осердится. А потом опять своё, опять залучает всяких захребетников. Дашутка стала укорять тетку:

      – Смеются надо мною подружки… Что же ты делаешь, тётка Финета?

      И Финета уже понимает свою пустую затею. Уж и грозится с досады:

      – Не пущу никого! Хоть помирай под забором, не пущу!

      И почти той же ночью постучись кто-то в калитку. Ночь расходилась ветреная, мокрая… А стукоток уж такой несмелый, будто и не надеется тот, кто стучит, что его в тепло пустят.

      Если бы Финета не прислушивалась ко всяким шорохам, не услыхать бы ей того стука. Встрепенулась, Дашутку посылает:

      – Беги скорей, отвори! Может, его судьба послала?…

      – Ты ж зарок дала, – сидит Дашутка. – Уж лучше пусть человек в чужом дворе попытает добра. Может, там его за простое благословение примут.

      – А я говорю, ступай! – осердилась Финета. – Неспроста у меня колотится внутри: