Превращение. Сборник рассказов. Олег Фёдорович Силантьев

я, думал, – проговорил Топтыгин, заполняя наступившую в импровизированных поминках паузу, – нельзя допустить хаос. Лису будем судить, а потом казним. Разумный не может есть разумного. Если кто-то начнет сомневаться… Крови будет много…

      Старик кивнул, чувствуя, как очередная порция спирта обожгла ему горло.

      – Поможешь? Винтовка, и… Гхм… Я подумал…

      – Помогу.

      Тут Медведь наконец прямо и пристально посмотрел в глаза другу и задал вопрос, волнующий его больше всего.

      – Старуха же в курсе? Это же все – ее затея?

      – Ага.

      – Бабы… – вздохнул зверь.

      – Бабы.

      – И как она отреагирует на наше… гхм… решение? С Лисой?

      – А уже никак, – беззаботно отозвался Старик, впервые за несколько месяцев чувствуя, что ему наконец-то становится лучше, – Лиса – твоя проблема, а Старуха – моя.

      – Иди ты! – вскинулся Топтыгин, шерсть на котором вмиг встала дыбом, а карие глаза засверкали. – Расскажи!

      Старик широко, до боли в щеках ухмыльнулся, глядя на Медведя.

      – Я нажимал на спусковой крючок, друг, пока не раздались бессильные холостые щелчки…

      Очень низкое фэнтези

      Волна оказалась упругой, словно бок вынырнувшего морского чудовища. Пальца оглушило, завертело, увлекло в пучину, а потом выбросило на поверхность, и сразу же вместо подводного гула он различил крики спасающихся. По ушам резко ударили звуки хлопков вёсел.

      Его швырнуло на отмель, руки погрузились в вязкую кашу из солёной воды и песка. Впереди глазами ночного хищника горели костры ложного маяка.

      Низенькие и неуклюжие шлюпки с фонарями на носах прорезали дождь и пену прибоя.

      Пальца подбросило, развернуло, потащило в глубину, солёная до горечи вода наполнила ноздри. Люди в шлюпках не собирались спасать пассажиров севшего на мель «Кальмара» – их интересовало содержимое трюмов.

      Раскуроченный взрывом борт «Кальмара» зиял рваной раной, из которой вытекала не кровь, а чаяния Пальца на Домик-возле-холма. Упакованные в промасленную кожу и увязанные арбалеты, корзины со стрелами, запасные ложи и приклады перекочевали в плоскодонки. Похитители уплыли, не обращая внимания на взывающих к их милосердию несчастных.

      Несколько тюков порвались, и на волнах качались деревянные игрушки, вырезанные Пальцем для продажи. Не самые дорогие вещицы, но делал он их дольше прикладов и рукоятей ножей. И только в них вложил любовь. Похожие и детям своим, Белочке и Мизинчику, смастерил. Резные свистульки: соловушки, солдатики, куколки…

      Палец нырнул под волну, глотнул воды, вынырнул на несколько футов ближе к игрушкам, которые ветер и волны растаскивали по заливу. Начал собирать, рискуя захлебнуться. Три поделки удалось сунуть за пазуху, под шерстяную ткань куртки.

      Кругом кричали. Совсем рядом ругательства сменились воплями отчаяния.

      – Нога! Плыть не могу! Тону!

      Палец обернулся. Мокрые волосы выбились из хвоста, хлестнули по лицу. Ледяные