Обольщение. Гнев Диониса. Евдокия Нагродская

когда Старку подали деловую телеграмму. Он прочитал ее и обратился ко мне по-русски: «У меня важное дело, придется несколько дней усиленно работать, соображать, вести дипломатические переговоры, а я никогда не мешаю женщин с делами. Берите эту прекрасную Мерседес себе! Не пропадать же моим двадцати тысячам франков». В первую минуту я даже не сообразил, что он говорит, а он очень вежливо обратился к ней и, почтительно поцеловав ее руку, сказал, что, к его отчаянию, должен ехать домой, заняться делами, а свои права на нее уступает своему товарищу, то есть мне. Если бы вы видели, как она изменилась в лице! Вскочила, указала ему на дверь, крикнула: «Вон!» Потом упала головой на стол и разрыдалась. Он пожал плечами, пожелал нам спокойной ночи и вышел. Ну, судите сами – красиво оскорблять так женщину?

      – Конечно, это немного цинично, но ведь этой женщине заплатили, – говорю я и злюсь на себя, потому что, пока говорит Сидоренко, на меня нападает какая-то слабость. Я представляю себе его лицо, его глаза, его губы.

      – Татьяна Александровна, дело не в этом! Эта женщина среди рыданий твердила мне, что деньги тут не играли никакой роли, что по его поведению она думала, что он полюбил ее и что она была бы счастлива этой любовью. Он вообще ужасно цинично смотрит на любовь и не верит в нее. Он раз устроил такую потеху, что от нее просто коробило. Я даже не могу этого вам рассказать.

      – Даже мне? – удивляюсь я.

      – Да.

      – Это что-нибудь очень неприличное? – Я мучительно хочу знать.

      – Если хотите, в самих фактах не было ничего неприличного, но смысл, дух всего – просто одна порнография.

      – Ну расскажите, ведь я не наивная барышня.

      – Не могу.

      – Фу, как глупо, – говорю я, с волнением собирая краски, кисти. Писать я больше не могу и захлопываю ящик.

      Сидоренко осторожно берет мой этюд, смотрит на него и говорит:

      – Вы настоящая артистка, Татьяна Александровна! Та же самая фраза, что сказал мне «тот»!

      – Много вы понимаете, – вдруг выпаливаю я. Я почти уже не сдерживаюсь, вырываю этюд из его рук и поворачиваюсь уходить.

      – Татьяна Александровна! Да на что же вы так рассердились? – не понимает он.

      Я чувствую, что надо ему объяснить мою грубость, и говорю сердито:

      – Вы разозлили меня. Что это за манера заинтересовать человека, а потом… Если нельзя что-нибудь рассказать, так не нужно и начинать… Я очень любопытная, и меня злит, когда со мной разговаривают, как с барышней… Я люблю простое товарищеское отношение.

      Боже мой, что я несу! Экий ты, батюшка, ненаходчивый, вот теперь бы тебе отомстить мне, сказать, что я запуталась. Но нет, он смотрит на меня добрыми глазами и только удивляется.

      – Не хочу с вами говорить, пока вы мне не расскажете историю преступления г-на Старка. Слышите? – говорю я капризным тоном.

      – Да не могу, ну право, не могу рассказать, не оскорбив ваших чувств.

      «Да почем ты знаешь о моих чувствах, простота ты этакая!» – думаю я и ворчу:

      – Как хотите,