Легко видеть. Уманский Николавевич Алексей

приставал к ней по ночам с просьбами отдаться, объясняя, что нет смысла уклоняться – все равно они живыми отсюда не уйдут. Почему-то он был уверен, что не отдаться перед смертью особенно глупо, просто непростительно глупо – ведь такого удовольствия уже больше не будет никогда. Вера вздрагивала от омерзения, и ей больше всего хотелось врезать Вадиму по морде и еще по одному месту, а потом уйти из его палатки прочь. Это можно было сделать. Но беда, как понял Михаил, состояла еще и в том, что Вера сознавала свою вину, помня как подыгрывала Вадиму, а он ей, как она делала глупости, а он их поддерживал. И за все это она обрекла себя на такое искупление, наложила на себя такую епитимью – оставаться в обществе презираемого ничтожества до конца похода. Ночные страдания дополнялись ежедневными – чем кормить людей. Оставалось чуть-чуть вермишели, немного сахара, чай и шесть банок превосходного вологодского консервированного масла, какого ни до, ни после Кантегирского похода они никогда не имели. Но масло без хлеба как-то не шло. Выручали кедровки. Это была единственная дичь, которую им удавалось без особого труда добывать по пути. Однажды их удалось настрелять шестнадцать штук – по две на брата, и из них даже приготовили в чесночном соусе «кедровок табака», но чаще кедровок бывало три или четыре. А один раз – так и вовсе одна. Хорошо еще почти у каждой в подъязычном мешке было битком набито кедровых орехов. У одной из них Михаил посчитал, сколько именно. Получилось сто шестьдесят штук. Другим подспорьем служили грибы. Их встречалось немало, но в истощенных телах, видимо, не хватало каких-то веществ для их успешного переваривания, и они плохо усваивались в кишечнике.

      Михаил замечал, как день ото дня ускоряется похудание и изнурение в его организме, и, раздумывая, на сколько его еще может хватить, решил, что на всякий случай надо кое-что сэкономить для Лены – чтобы хоть она-то гарантировано дошла. Вера выдавала каждому по три кусочка сахара на день. Два он решил сохранять. При этом он ничуть не отступился от своей позиции, что они должны выйти из тайги живыми и обязаны это сделать сами (однажды он с такой резкостью отверг предложение Володи остановиться и ждать, не двигаясь с места, пока их не спасут, что больше к этой мысли никто не возвращался). Однако на тот случай, если он окажется неправ, и голодная патология возьмет над ним верх, ему надлежит сделать все, чтобы жена смогла вернуться к их десятилетней дочери. В Москве, правда, ждала не только дочь, но и замечательная по своей притягательности любовница, с которой они уже думали соединиться в новом семейном союзе. Тяга к Оле тоже служила мощным стимулом для преодоления немощи, но, как выяснилось, совсем не мешала абсолютно искренне поддерживать Лену. И то и другое он считал одинаково естественным. В походах Лена всегда была на высоте, и уважение к ней у него никогда не пропадало, хотя со временем очень