Призрак. Дмитрий Владимирович Потехин

разноцветные змейки.

      Первое что он услышал был перепуганный голос фрау Глобке:

      – Боже мой, Людвиг! Вы в порядке? – она бежала, семеня коротенькими ногами, как клуша, чей цыпленок попал в беду.

      – Глупые дети, играли в футбол мылом! Извините, ради бога! Вам не очень больно?

      Она принялась подымать Людвига на глазах у изумленных учеников. Людвиг попробовал встать сам, но позвоночник пронзила острая боль. Он охнул и снова опустился на пол.

      – Что, что с вами?! – заголосила Глобке.

      – Ничего! – огрызнулся Людвиг.

      Он кое-как, кряхтя, поднялся на ноги и обвел коридор яростным взглядом.

      – Где мой портфель?

      – Вот тут…

      – Вы за это ответите! – прошипел Людвиг в лицо хаузмайстерин.

      Он был готов убить ее. Фрау Глобке побледнела, будучи в полной уверенности, что бедный Людвиг слишком сильно ушиб головку.

      Людвиг ушел, сопя от злости и спиною чувствуя, как проклятые дети потешаются над ним.

      Спустя три дня Людвигу пришло из дома срочное письмо, написанное отцом:

      «Я получил твою телеграмму и до сих пор не могу поверить тому, что прочитал. Ты либо сошел с ума, либо напился до беспамятства. Как ты смеешь отказываться от своей фамилии и от своей семьи! Кто эта пташка, от которой ты потерял голову, словно двенадцатилетний сопляк? Что за дикие, головотяпские планы? Ты, который за всю свою жизнь не заработал ни пфеннига! Ты, который клялся продолжать великое дело наших предков! Как смеешь ты выдвигать мне условия?!

      Если в тебе осталась хоть капля чести и стыда, немедленно извинись перед господином Кауцем и возвращайся домой! Я не дам тебе второго шанса осуществить себя в профессии педагога – за все нужно платить. И ты заплатишь! Покорным, кропотливым трудом. Не хочешь заниматься с учениками – узнаешь, каково работать в конторе, по десять часов не разгибая спины. И думать забудь о фривольных авантюрах, пока не научишься хоть чуть-чуть стоять на ногах!

      Это мое последнее слово. Если ты не вернешься до конца марта, то никогда больше не переступишь порог нашего дома, будучи предателем и неблагодарным щенком! Спаси себя от позора! Одумайся!»

      У Людвига затряслись руки. Он поднял глаза к потолку и огласил комнату сдавленным стоном, переходящим в сумасшедший смех, полный бессильной, плотоядной ненависти.

      Перед глазами вспыхивали наглые физиономии Гарцевых – это они! Несомненно, они! У Людвига было достаточно недругов, но он абсолютно точно знал, что ни один из них, даже самый подлый, не осмелился бы пойти на такое. Это же совершенно не по-человечески, не по-мужски… не по-немецки, черт подери! Азиатское вероломство!

      «Как они узнали мой адрес?» – в бешенстве думал Людвиг. – «Твари, я вас уничтожу! Я вас повешу на одном дереве!»

      Он схватил со стола стакан и, не помня себя, запустил им в дверь. Стакан лопнул, как граната.

      Третье огорчение, постигшее Людвига, стало результатом грубой ошибки, которую он допустил не в последнюю