Замок де ла Кастри. Том 1. Крис Мейерс

с одним вращающимся черным глазом, который сейчас не прикрывала длинная белая челка.

      Немудрено, что у Димы не было друзей. Его сторонились и над ним издевались, боясь его ума и его внешности, правда сам он давно уже к этому привык. Такова была его судьба, судьба тех, кого звали Калеками, Другими. Это были дети, родившиеся после Взрыва и носившие на себе то или иное увечье. Их было немного, и они слишком рано умирали. Это были люди, наделенные исключительной добротой, но мало кто мог разглядеть это за их физической неполноценностью.

      Дима протянул руку и стащил со стола набросок, сделанный им на куске бумаги. В центре на темно-зеленом фоне была изображена голова волка, широко разинувшего клыкастую пасть, из его рта вместо языка вырывалась гадюка, а на голове, точно черная корона, примостился паук со сверкающими глазами, воинственно вскинувший передние тонкие ножки. В глазах волка горели изумруды.

      Юноша запихнул рисунок под кровать. Его мать не должна этого видеть. У пожилой женщины случится инфаркт, а ведь ей и так нелегко. Они жили вдвоем в маленькой двухкомнатной квартире. Виктория работала библиотекарем в школе, в которой Дима доучивался последние два года. Доучивался формально. Он почти не появлялся там. Одноклассники его не любили, а программу одиннадцатого класса Дима выучил еще в восьмом.

      Всю уйму свободного времени юноша посвящал чтению книг, которые брал в главной городской библиотеке, и ремонту разнообразной техники. Помимо острого ума, Диму отличала уникальная способность чинить все, что попадалось ему в руки. И это умение частенько приносило неплохие деньги. Он ремонтировал все: от погнутых оправ до машин, оставшихся им в наследие после катасрофы, а вырученные деньги тратил на легкую травку и книги, которыми была завалена его комната.

      Отца своего Дима помнил плохо. Насколько он знал, тот был пьяницей, и мама рассталась с ним после одного из жутких скандалов, которые то и дело вспыхивали в их загородном коттедже. Деревенский дом они с матерью давным-давно продали какому-то богачу из Парижа. Продали со всем своим прошлым и начали новую, пускай и бедную жизнь в Петербурге.

      Дима помнил страх и тупую ноющую боль в груди. Это были все воспоминания, которые он вынес из своего детства.

      Габриэль все чаще перехватывал мокрую ладонь сестры. Холодный осенний ветер безразлично бил им в лицо и ничуть не стремился помочь. Позади раздался выстрел, и жгучая боль взорвалась в правой руке.

      Улица, по которой они удирали от лап Нового Правительства, не пустовала даже в столь поздний час. Но никто не остановился, чтобы помочь им. Все опускали глаза и старались поскорее уйти с дороги разъяренных Служителей.

      Габриэль растолкал скучающих пьянчуг возле решетки, закрывавшей вход во двор-колодец, и тут же едва не попал под колеса старенького «Форда», по какой-то причине вырулившего прямо на тротуар.

      Эвви вскрикнула. Габриэля отбросило назад, и он чувствительно ударился головой о решетку. Потеряв ориентацию в пространстве и с трудом соображая,