Бессмертие. Трилогия. Часть III. Олег Мироненко

надоело расточать свой темперамент в прямых сварах с «перерожденцем».

      Прямая война кота и лешего прекратилась, когда мальчик в одночасье подрос и шустро стал убегать из-под опеки яги, ловко проскальзывая в открытую дверь прикорнувшей в теньке избушки, семеня затем маленькими крепкими ножкам по всему Лукоморью. Он частенько навещал лешего, сидя рядом с ним на крылечке и наблюдая, как тот вырезает свистульку или чинит одёжку. На берегу моря его ждала русалка, неистощимая на рассказы о подводном мире, не видимом глазу. Богатыри без меры баловали глазастого мальчугана чем ни попадя, забирая его с собой и в чащобу, и даже на стражу. Кащей разрешал ему играть в своём подземелье. Забегал мальчик и на болота к водяному, где его осторожно щекотали кикиморы. Кот всё пытался рассмешить его своими россказнями, сам, бывало, до слёз изойдётся, да всё бестолку: смотрит на него отрок, кивает, да и уходит невесело, думая о чём-то своём. Только к черномору Кирилл до поры до времени не захаживал…

      Небо раскололось на части, и тут же вдарило так, что у лешего зазвенело в ушах. Он помотал головой, прогоняя оторопь, и вдруг… тревожный наэлектризованный воздух прорезал далёкий вскрик:

      – Андрей!

      Леший вздрогнул, задыхаясь, выбежал из избы – и тут сверкнуло ещё раз, прямо у него перед глазами.

      И он упал в зашумевший дождь.

      Глава 4

      Кащей смотрел на золото. Всю жизнь он на него смотрел, и всё пытался понять, какая-такая в нём сила заключена, что заставляет подчиняться всего, без остатка? Вот камушки взять – рубины, сапфиры, алмазы, жемчуга – нет, не имеют они над ним, кащеем, власти, равнодушно он смотрит на их переливы, а стоит вот только лучику пасть на груду жёлтого металла – и всё, не оторваться: каждая теневая жилка будто внутрь тебя заглядывает, каждый сполох голову дурманит, и тянутся дрожащие руки согреться в тлеющем пламени… Такая, значит, участь его: рабом быть у золота, копить его и копить, нисколько не расточая, а зачем… хоть и умён он, и догадлив – а не понять. Допытывался он как-то у черномора в былые времена, какой во всём этом может быть толк, тот же только туману подпустил: мол, не гадай на судьбу – себе горше выйдет, а время придёт – всё и узнаешь. Ох, не простое это, судя по всему, будет время, ох не простое – как бы концом всех времён не оказалось…. Да и когда они были простые-то, времена? Всё в муках дерзновенных, в делах да подвигах… И всё без сподвижников, всё в плевках да оговорах… Взять хотя бы ту же историю с Василисой. И никакая она была не распрекрасная, это уж потом молва из неё красавицу сделала, а была она так себе баба, шальная да потасканная, правда, с огоньком в глазах, и золото любила чуть ли не сродни ему, потому и нашла дорогу в Лукоморье – в то ещё, запредельное – и к нему, к нему… Ну что ж, пригрел он её; он тогда помоложе был – худой да трепетный, на ласку падкий. До поры до времени в тайне всё держал, сидела она у него в подземелье да сидела, на золото любовалась – да вот не усидела, наверх её, егозу, потянуло.