В Портофино, и там…. Андрей Виноградов

– залег в палату для нерядовых инфарктников с таким диагнозом, что ветераны отечественной медицины недовольно, но понимающе поджимали губы – розовощекие «живые трупы» были у них не в чести, недолюбливали они их. Там же, в палате, больной накатал в партком заявление об утрате партбилета: был, мол, при себе, когда стало плохо, позже – пропал без следа.

      «…Точно помню, чувствовал возле сердца, и все равно еще раз проверил.

      Потом мне стало плохо. Пришел в себя на скамейке в сквере – люди вокруг, кто-то вызывает Скорую помощь, и опять впал в забытье…»

      Тесть сам диктовал и проверил текст. Орфографические ошибки исправлять не стал: «Сейчас главное, чтобы о плагиате забыли».

      Заявление он увез с собой.

      Великое дело – опыт. Факт воровства чужих строк измельчал до плевка и был беспощадно размазан тяжестью навалившейся новой беды, даже выбросить оказалось нечего – вытерли локтем пятно на столе и всё. С этого места и проросла «утрата личного партийного документа», привычно приравниваемая партийными органами к осквернению памятника мертвому вождю или совращению живого пионера, и поднялась в рост Золотого Колоса – знаменитого фонтана на ВдНХ.

      –…Жаль, что недолго пожил, – давил плагиатор слезу из секретаря редактционной партийной ячейки, переправившего «больному» полпуда положенных профсоюзами цитрусовых и тревожную весть. Всего неделю эскулапы заботились о пациенте, но цвет его уже лица не вызывал опасений, что афера раскроется. Вызывал, но другие…

      – Не жалей, – искренне успокаивал тот и при этом глаза его оставались сухими.

      В последний момент, буквально за день до судьбоносного собрания, которое решили-таки проводить не дожидаясь выздоровления виновного – «Чего тянуть, если виновен? Опять же везьти никуда не придется, он уже в кардиологии!» – дома у горемыки обнаружился партбилет. Жена в партком привезла. Рассказывала, не стесняясь слез, как забрала книжицу в больнице из мужнина пиджака, из внутреннего кармана, с левой стороны – не рассматривала, не до того было. «да и в обложке… Бережет… Сложила в пакет с другими его вещами, домой отнесла. дальше не помню, врачи в этот день сказали, что…» Умная женщина, врать про здоровье не стала – примета плохая. Слезой закрылась, но все поняли недосказанное: «Ну и то хорошо, что выжил, а жена – беспартийная, что с нее взять…»

      Собрание провели, «строгача с занесением» замнили на «поставить на вид». Наверное за то, что проявил политическую недальновидность при выборе жены, несознательную взял.

      «Зато с тестем не прогадал», – радовался наказанный, резко двинувший на поправку, и уже через неделю вновь оказавшийся в кругу семьи.

      В тот вечер в семье пили все, узким семейным кругом. даже сноб тесть, нелюбивший зятя, заехал с бутылкой виски, которую сам и усидел, не предалагая другим, даже дочери было отказано: «Вышла замуж за дурака, так и пей его пойло дурацкое». Виновник же отмечал возвращение почти непорочным в профессию щедро, с размахом, даже кошке