В Портофино, и там…. Андрей Виноградов

нет, первый раз в этом году взял с собой небольшую складную стремянку – две ступеньки и площадка наверху. Имя ей дал: «Жарда-ан», так как написано фломастером, с графическим подвыванием, по-русски, в трех местах, чтобы злоумышленники задумались перед тем как красть.

      «Ладно, хватит резину тянуть, пугливая интеллигенция. Еще и вломиться в чужую собственность не успел, а уже тюрьма в голове!»

      Плохо. Слишком комплиментарно.

      «Хватит резину тянуть, старая пугливая обезьяна!»

      Другое дело.

      В конце концов, ни одна добродетель не перевешивает искушения подглядыванием.

      Я открываю файл.

      ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

      ФАЙЛ

      «Нынешний средиземноморский август ничем особенным не выделялся среди своих предшественников, такой же загустевший от запаха пляжных кремов, словно их подмешали во все подряд – воздух, воду, еду, курево, выпивку. Особенный европейский месяц обычных европейских отпусков. Месяц-дебил, месяц-ужас, месяц-эпидемия. Пагубная, неизлечимая болезнь, в которой, вопреки ожиданиям, выживают все или почти все, чтобы преодолеть с краткосрочными передышками очередные одиннадцать или сколько-то там месяцев трудотерапии и вновь сорваться в августовское безумие, освобождая душу от накопившейся тоски, тело – от умеренности, а семейные бюджеты – от всех форм накоплений разом.

      Послеполуденный бриз был сильнее обычного и быстро разгонял короткую вздорную волну с белыми газированными заломами на гребешках – петушки-альбиносы. Стоило Марку слегка изменить курс в попытке хотя бы отчасти спрямить маршрут, как соленые брызги бросились на штурм верхней палубы «Старого брата», заставляя одинокого шкипера морщиться, поминутно протирать солнцезащитные очки и экраны навигационных приборов. Морское упрямство бесконечно, человеческого хватило минут на пятнадцать, Марк смирился, переложил штурвал и обреченно вернулся на первоначальную дугу, прикинув, что лишние полтора часа хода ничего не изменят, сыщется местечно для якорной стоянки, обязательно сыщется, «Нам много не надо». На всякий случай послучал по пластику, выкрашенному «под дерево» – традицию не уважил и суеверием не пренебрег, но думал, что всё как раз наоборот.

      Юношей, переживая душевные травмы, обиды и глубочайшие – так непременно по первости кажется – разочарования, Марк думал о людях, как о комьях податливой глины в руках веселого гончара – слепит, раскрасит, осмотрит придирчиво – шлеп! – ив лепешку. Тех, что обнадежили поначалу, то есть через обжиг пропустили – в пыль. Им еще хуже, стоило ради такого конца в печи томиться…

      Теперь, после нескольких лет морского бродяжничества, наверняка знал: все так и есть, так все и устроено, с усовершенствованиями, понятное дело, тюннингом, говоря современно, но именно так и никак иначе. Фатализм, на удивление, скажем так – в хроническом варианте – прочных позиций в его характере завоевать не сумел. Пытался, но не преуспел, потоптался на пороге, никто не окликнул и он счел