Трое. Максим Горький

себя взрослым человеком, сердце его билось гордо и смело, и в ушах его звучали слова купца:

      «Ты мальчик грамотный, неглупый, здоровый, не ленивый… Это твои козыри…»

      Илья снова ускорил шаги, чувствуя в себе крепкую радость и улыбаясь при мысли, что завтра не надо идти в рыбную лавку…

      Возвратясь в дом Петрухи Филимонова, Илья с гордостью убедился, что он действительно очень вырос за время службы в рыбной лавке. Все в доме относились к нему со вниманием и лестным любопытством. Перфишка подал ему руку.

      – Приказчику – почтение! Что, брат, отслужил? Слышал я о твоих подвигах – ха-ха! Они, брат, любят, когда язык им пятки лижет, а не когда правду режет…

      Маша, увидав его, радостно вскричала:

      – О-го-о! Какой ты стал!

      Яков тоже обрадовался.

      – Ну вот, и опять вместе будем жить… А у меня книжка есть «Альбигойцы», – ну история, я тебе скажу! Есть там один – Симон Монфор… вот так чудище!

      И Яков торопливо, сбивчиво начал рассказывать содержание книжки. А Илья, глядя на него, с удовольствием подумал, что его большеголовый товарищ остался таким же, каков был. В поведении Ильи у Строганого Яков не увидал ничего особенного. Он просто сказал ему:

      – Так и надо было…

      Петруха был удивлён поведением Ильи и не скрыл этого, одобрительно сказав:

      – Ловко ты их поддел, ловко, брат! Ну, а Кирилл Ивановичу, конечно, нельзя менять Карпа на тебя. Карп дело знает, цена ему высокая. Ты по правде хочешь, в открытую пошёл… Потому он тебя и перевесил…

      Но на другой день дядя Терентий тихонько сказал племяннику:

      – Ты с Петрухой-то не тово… не очень разговаривай… Осторожненько… Он тебя ругает… Ишь, говорит, какой правдолюб!

      Илья засмеялся.

      – А вчера он меня хвалил!

      Отношение Петрухи не умерило в Илье повышенной самооценки. Он чувствовал себя героем, он понимал, что вёл себя у купца лучше, чем вёл бы себя другой в таких обстоятельствах.

      Месяца через два, после тщетных поисков нового места, у Ильи с дядей завязался такой разговор:

      – Да-а!.. – уныло тянул горбун. – Нету местов для тебя… Везде говорят – велик… Как же будем жить, милачок?

      А Илья солидно и убедительно говорил:

      – Мне пятнадцать лет, я грамотный. А ежели я дерзкий, так меня и с другого места прогонят… всё равно!

      – Что же делать будем? – опасливо спрашивал Терентий, сидя на своей постели и крепко упираясь в неё руками.

      – Вот что: закажи ты мне ящик и купи товару. Мылов, духов, иголок, книжек – всякой всячины!.. И буду я ходить, торговать!

      – Что-то я не понимаю этого, Илюша, – у меня трактир в голове, – шумит!.. Тук, тук, тук… Мне слабо думаться стало… И в глазах и в душе всё одно… Всё – это самое…

      В глазах горбуна действительно застыло напряжённое выражение, точно он всегда что-то считал и не мог сосчитать.

      – Да ты попробуй! Ты пусти меня… – упрашивал его Илья, увлечённый своею мыслью, сулившей ему свободу.

      – Ну,