Древо прошлой жизни. Том I. Потомок Духа. Александр Гельманов

какая-то Сударинская улица. Что-то знакомое и связано с тобой. Может, ты помнишь?

      – Про эту улицу есть стихи Марии Антоновны – моей бабушки – твоей прабабушки. Может быть, ты в детстве их слышал, мы иногда дома их произносили. Они поднимают настроение. Прочесть?

      – Длинные?

      – Не очень, как раз, чтобы в трудную минуту прошептать их про себя. Они помогают даже найти что-нибудь потерянное в доме – тапочки, ключи… У бабы Маши была целая тетрадь стихов.

      – О, вспомнил! Легендарная домашняя тетрадь, до которой всю жизнь не могу добраться. Конечно, помню, и хотел бы в этот раз почитать эти стихи.

      – Ещё была французская тетрадь со стихами.

      – А где она? – насторожился я.

      – Не знаю, где-то во время переездов потерялась. Власть не любила ни осёдлого, ни кочевого образа жизни, а один советский.

      – Угу, жизнь тогда была «фуфло-советик». А что в русской тетради?

      – В основном лирика, стихи о членах семьи, погоде и природе, посвящения знакомым.

      – Чем написано?

      – Карандаш с твёрдым грифелем и перо-лягушка.

      – Есть стихи с биографическим содержанием?

      – Нет ничего такого, сам бы увидел. Это же не анкета о национальности, родственниках за границей и жизни в оккупации.

      – Ты можешь мне кратко рассказать о твоей бабке?

      – Она жила в Мелекессе – сейчас Димитровград, на улице Сударинской до того, как выйти замуж за твоего прадеда. Её девичья фамилия Борисова. Даже номер дома помню – десятый. Он принадлежал её дальней родственнице Борисовой Прасковье, потому что Мария Антоновна говорила, что Прасковья умерла вскоре, когда её муж ушёл на фронт, и теперь у неё никого не осталось. Так и сказала – у меня никого нет, все давно умерли, ещё вовремя войны 14-го года. Говорили, что бабка ездила в этот дом, но никто ничего об этом толком не знает. И дома того давно нет, ещё с довоенных времен.

      – У Марии Антоновны была сестра?

      – Нет, мы бы знали. Папа бы сказал. Бабушка говорила, что у неё никого нет – ни родителей, никого. Она была совсем одна. Шутила, что она француженка, но это от того только, что свои стихи на французском подписывала на французский манер – Мари. А по-русски говорила без акцента. Все её звали Машей, русской красавицей и очень любили. Больше ничего толком сказать не могу. Пробел в истории, – тётя вздохнула.

      – Понятно. Очень хочу почитать её стихи. Я придумал, как можно сделать. Ты можешь завтра передать тетрадь самолетом? Может, Аллу попросишь. Иначе не увижу тетрадь никогда.

      – Попробую.

      – Вылет рейса в 11—20, можно передать тетрадь члену экипажа или пассажиру. Пусть держит тетрадь в руках у справочного бюро, к нему сразу подойдут. Тетрадь вложи в открытый конверт, чтобы видели, что это не тротиловый эквивалент и не баксы. На конверте надпиши номера телефонов. Созваниваться ещё будем?

      – Нет, только бы не потерялась.

      – Такие