Несостоявшиеся. Марина Пишущий

недостатком, как бы ни внушали обратное устаревшие пословицы, нервные зожники и плутоватые тренеры личностного роста. Он почитал сон за высшее благо и завидовал тем животным, чей метаболизм позволял проспать не то что до обеда, а до самой весны. Из него получился бы замечательный медведь. В свой единственный выходной он самозабвенно это доказывал. И если бы эволюция экспериментировала с отдельными особями столь чудным образом, он бы с радостью попал в их число.

      Но практиковать спячку до обеда тоже было прекрасно. Хоть бы и раз в неделю, по воскресеньям. Вот уже бесконечное количество воскресений Григорий Федорович вспоминал, как это было прекрасно. Пока нежный голос мучительно вибрировал в глубине его ушной раковины:

      – Гришааа…Гришенькаааа.

      Если бы он только знал, что лишится возможности спать в законный выходной даже до одиннадцати, он бы серьезно подумал, жениться ли ему вообще.

      – Ммм… – Григорий Федорович превращался в корову.

      – Гриш, вставай, мы опять всё проспали! – требовал голос.

      Григорий Федорович знал, что жена врет. Во-первых, никакого «всё» они не планировали, потому что во-вторых, он бы в принципе не подписался ни на что из того, что можно было бы проспать.

      Жена его без сомнения была ошибкой природы. Неоконченной мутацией соловья в дятла. Он не знал точно, во сколько она просыпается. В его совиных реалиях – где-то на рассвете. Какое-то время соловей находила, чем себя занять. Ну или просто «имела совесть» – к чему озверевший спросонья Гришенька часто ее призывал. Но к десяти, по ее расчетам, совесть должна была проклюнуться уже у него. И она всеми силами принималась будить их обоих. Сладко пела, шептала, чирикала – уговаривала, одним словом. Со временем у него выработалась способность дремать и под эти трели. Она поглаживала его по спине, терлась щекой о щетину, что-то там такое приятное делала с волосами. Григорий Фёдорович приспособился к агрессивной среде и не реагировал. Ему только снилось, что он космонавт, и в его скафандр залетела муха.

      Но через час, когда он продолжал мычать, то и дело срываясь в храп, она обращалась дятлом. Начинала долбить так, что будь на месте Григория Фёдоровича дерево, оно бы вырвало себя за крону и засеменило корнями куда подальше.

      – Гриша, – сердилась она – а ну встал! Уже двенадцать.

      – Ты врешь, – хрипел Григорий Федорович.

      – Ну чуть-чуть поменьше, – шла жена на попятную, – но все равно, пора!

      Григорий Федорович смотрел одним глазом в смартфон и чертыхался.

      – Куда пора? – недоумевал он по инерции, давно зная, что ответа на этот вопрос у жены нет и никогда не будет. – Сегодня! Выходной!

      Его приглушенные одеялом слова и правда напоминали уханье.

      – Вот именно! – горячо соглашался дятел – Выходной! А ты спишь!

      Самым горьким в происходящем было то, что звали дятла София Алексеевна. Соня. Такая издевка мироздания злила его до глубины души и лишний раз доказывала, что всё вокруг – порождение хаоса, не обогащенного смыслом и не подчиняющегося логике.

      Во всем кроме постели в исходном, желанном и недоступном более для него значении София Алексеевна была хороша. Случались недостатки, но не критические. Правда, утренние прелюдии когда-то давно тоже казались ему милыми. На первом, особо страстном отрезке их отношений. Только через полтора года Григорий Фёдорович вдруг очнулся. Его осенило, что любовь к этой безумной женщине не имеет временных рамок и пространственных ограничений. А вот любовь ко сну существует в жесткой зависимости от трудового кодекса, обстоятельств и особенностей его организма. Другими словами, для первой была вечность, пока для второй – жалкие три часа воскресенья.

      Жене такие открытия не понравились. Тогда он решил отстаивать границы своего тихого заповедника. Объяснял про давление, сердце и метеозависимость. Он показывал ей документальные фильмы, присылал ссылки на исследования. Он кричал. Она слушала, кивала и расстраивалась. Григорий Фёдорович с грустью осознал: в ее голове просто не существовало возможности спать до двух часов дня. То, что для него было одной из форм наслаждения для нее являлось довольно удручающей необходимостью. И бросил ей что-то доказывать. «Это как с котом, – утешал себя он, – шерстяной кот тыкается носом в ладонь и получает удар током. Обижено отстраняется, думая, что человек не расположен к ласке. Кот ведь не понимает, что это физика. Не станешь же ты объяснять коту про физику. Так и этой дурехе нет смысла объяснять» – Григорий Фёдорович тяжко вздыхал.

      В дело пошли торги. Он отправлял ее в душ первой, в магазин за любыми лакомствами и в интернет – искать планы на вечер. Он обещал ей золотые горы, по одной за каждую лишнюю минутку под одеялом. Но жене не нужны были золотые горы. По крайней мере, не в утро воскресенья. Ей нужны были как раз минуты. Драгоценные минуты его единственного выходного.

      – Гриш. Ну чего, а? Ну почему каждый раз одно и то же?

      – Потому что ты каждый раз не даешь мне спать! – Выл он.

      – Выспишься на том свете! – прогнозировала жена, – знаешь такую поговорку?

      Пришлось