Проходимец. Максим Горький

наше платье, согретое у костра. Потом сели к огню пить чай.

      У Промтова была железная кружка; он налил в неё кипящего чаю и предложил его сначала мне. Но чёрт, который всегда готов посмеяться над человеком, дёрнул меня за одну из лживых струн сердца, и я великодушно заявил:

      – Спасибо! Пейте сначала вы, я подожду!

      Я сказал это в твёрдой уверенности, что Промтов непременно захочет соревноваться со мною в великодушии и вежливости, – тогда я уступил бы ему и первый выпил бы чай. Но он просто сказал:

      – Ну, хорошо…

      И поднёс кружку к своему рту.

      Я отвернулся в сторону и стал пристально смотреть в пустынную степь, желая убедить Промтова, будто я не вижу, как смеются надо мной его тёмные глаза. А он прихлёбывал чай, жевал хлеб, вкусно чмокая губами, и делал всё это мучительно медленно. У меня от холода даже внутренности дрожали, я готов был в горсть себе налить кипятку из чайника.

      – Что, – засмеялся Промтов, – невыгодно деликатничать-то?

      – Увы! – сказал я.

      – Ну и прекрасно! Учитесь… Зачем уступать другому то, что тебе выгодно или приятно?

      Ведь хотя и говорят, что все люди – братья, однако никто не пробовал доказать это метрическими справками…

      – Уж будто вы именно так думаете?

      – А чего ради я говорил бы не так, как думаю?

      – Знаете, ведь человек всегда немножко рисуется, кто бы он ни был…

      – Не пойму я, чем вызвал у вас такое недоверие ко мне!.. – пожал плечами этот волк. – Уж не тем ли, что дал вам хлеба и чаю? Так я сделал это не из братских чувств, а из любопытства. Вижу человека не на своём месте, и хочется знать, как и чем его вышибло из жизни…

      – И мне тоже этого хочется… Скажите мне: кто и что вы? – спросил я у него.

      Он пытливо посмотрел на меня и, помолчав, сказал:

      – Человек никогда точно не знает, кто он… Нужно спрашивать у него, за кого он себя принимает.

      – Хотя бы так!

      – Ну… думаю, что я человек, которому в жизни тесно. Жизнь узка, а я – широк…

      Может быть, это неверно. Но на свете есть особый сорт людей, родившихся, должно быть, от Вечного жида. Особенность их в том, что они никак не могут найти себе на земле места и прикрепиться к нему. Внутри их живёт тревожный зуд желания чего-то нового… Мелкие из них никогда не могут выбрать себе штанов по вкусу, и от этого всегда не удовлетворены, несчастны, крупных ничто не удовлетворяет – ни деньги, ни женщины, ни почёт… Таких людей не любят: они дерзновенны и неуживчивы. Ведь большинство ближних – пятачки, ходовая монета… и вся разница между ними только в годах чеканки. Этот – стёрт, тот – поновее, но цена им одна, материал их одинаков, и во всём они тошнотворно схожи друг с другом. А я не пятак, – хотя, может быть, я семишник… Вот и всё!

      Он говорил, скептически усмехаясь, и мне казалось, что он сам не верит себе. Но он возбуждал во мне жадное любопытство, я решил идти за ним, пока не узнаю, – кто он? Было ясно, что это так называемый «интеллигентный человек». Их много среди бродяг,