Крангел. Собачье озеро. Василий Чибисов

но не хотели. Им было не до Янковского – в стране разгорался самый настоящий бунт. Если бы и захотели, но на дружеские визиты не разменивались. Просто однажды вертолет Янковского, скажем так, зацепится за неудачно подвернувшиеся линии электропередач.

      Почему же бесстрашный монополист на рынке военного оборудования всматривается в мрак собственной кухни, не смея нажать выключатель? Чувствует чей-то взгляд? В дом забрался дикий зверь, сам напуганный букетом новых запахов, и тоже тревожно всматривается в тьму коридора, где застыл Янковский? Нет, это не зверь и человек обмениваются взглядами. Это две пары одинаковых глаз устремлены друг на друга. Довольно! Тургенев гениален, но пить-то хочется. Оставив напрасные попытки преодолеть беспричинный страх, Янковский вернулся в спальню, наспех оделся и вылетел из дома. В буквальном смысле. Над подмосковным лесом взмыл военный вертолет и направился в сторону башен Сити. Удобно, когда у тебя собственная вертолетная площадка на вершине одной из них, а оттуда на лифте можно доехать до нижних этажей и очутиться в круглосуточном испанском гастрономе. Хамон и сангрия успокоят разбушевавшееся бессознательное. Санкционка? Не путайте. Это для тех, кто сейчас пытается вяло, но массово выползать на площади, – санкционка, а для приличных людей – хлеб насущный. И вообще, завидовать нехорошо.

      – Я очень ему завидовала. Он, как назло, любил сидеть во дворе на лавочке и раскрашивать. Я стала ему мешать, закрывая рукой страницы. Борька бесился, плакал, убегал домой.

      – Дети часто бывают жестокими, – Игнатий решил отделаться дежурным комментарием.

      – Бывают. Но я же не знала, что он на скамейке сидел не от хорошей жизни. Родители часто оставляли его одного с престарелой бабкой. Она уже давно была в маразме и почти не вставала с кровати. Почти.

      – Почти?

      – У неё случались приступы активности. Она выходила голой на балкон, выбрасывала из квартиры всякие вещи и громко материлась на прохожих. Родственники её поэтому запирали в спальне, где кроме матраса ничего и не было. Мы все уже привыкли и воспринимали происходящее как шутку. Только Боря знал немного больше, чем мы. Поэтому отсиживался на лавочке.

      – А вы его оттуда прогоняли, – протянул Аннушкин.

      – Получается, что прогоняла. Гнала, гнала, гнала на верную смерть! – сорвалась на крик пациентка. – Он был довольно худеньким мальчиком. А у бабки во время приступов просыпалась звериная ловкость. Даже не ловкость, а цепкость. Жилистость. И то ли её забыли в спальне запереть, то ли она дверь выломала. В общем, Боря с балкона полетел, вслед за телевизором, тумбочкой и стулом. Она приняла внука за часы.

      – За часы?

      – Да. Я же всё это видела. Стоит эта ненормальная на балконе, держит внука за ногу и кричит: «Смотрите, какие они мне часики подарили! Часики! А ебать хотела я ваши часики!». Боря даже не сопротивляется, висит вниз головой и рисует в своей раскраске…