Выстрелы на пустоши. Крис Хаммер

ходит. Здесь тихо.

      – Теперь – да, но ты, наверное, знаешь, что тут случилось?

      – Кровавая бойня. Священник сидел на этом самом крыльце, а полицейский его застрелил. Еще миг назад Байрон был жив, дышал, а в следующий – его не стало. Труп. Две пули в грудь. Одна попала в сердце.

      Мартин хмурится. В голосе мальчика проскальзывает какая-то отрешенность.

      – Так ты поэтому сюда пришел?

      – Сам не понимаю.

      – Священник… вы были знакомы?

      – Вы о преподобном Свифте? Конечно.

      – Может, расскажешь о нем? Каким он был?

      – Зачем вам это?

      – Я журналист, пишу статью. Пытаюсь разобраться, что случилось.

      – Не люблю журналистов. Вы хоть не Дарси Дефо, надеюсь?

      – Нет, не Дарси. Я называл тебе свое имя. Мартин. Мартин Скарсден. Я не собираюсь тебя цитировать. Не укажу твое имя и тому подобное. Просто хочу понять, что здесь случилось.

      – Не знаю.

      – Слушай, Люк, допустим, тот другой журналист был не прав, но дай мне все сделать правильно. Воспользуйся своим шансом!

      Люк призадумывается, кладет ладонь на ступеньку и закрывает глаза, словно в поисках подсказки или разрешения свыше.

      – Ладно. Что хотите знать?

      – Ну, что за человек был преподобный Свифт.

      – Байрон. Он велел обращаться к нему по имени. Потрясный был мужик. Внимательный к нам, не давал большим ребятам задирать младших. Собирал нас вместе, и мы отпадно проводили время. Научил дружить. Мы частенько отправлялись к запруде за дорогой, плавали, разбивали лагерь, палили костры. Пару раз он нанимал нам автобус, возил в беллингтонский аквапарк или на картинг. Платил за нас из своего кармана. А еще научил нас всяким клевым штукам. Как разжигать костер без спичек, как выслеживать зверей, как быть, если укусила змея – все то, что мой старик ни хрена бы не сделал. А еще спорт всякий: футбол, крикет, бейсбол. Байрон был совсем не таким, как другие взрослые.

      – А что насчет констебля? Хаус-Джонс тоже ведь помогал.

      – Вряд ли ему по-настоящему было до нас дело.

      – В смысле?

      – Старшие ребята говорили, он неровно дышал к Байрону.

      Мартин невольно улыбается.

      – Ты тоже так думаешь?

      – Не-а. У них с головой не в порядке.

      – Ты явно много думал о преподобном Свифте. А он, должно быть, много думал о тебе. Скажи, он когда-нибудь…

      – Приплыли. Говорите, вы другой? Не такой, как остальные репортеришки? Чушь собачья! Сейчас, небось, спросите, трогал он меня когда-нибудь или нет. А может, вас интересует, предлагал ли он потрогать его? Показывал член, просил его поцеловать? Трахал меня в задницу? А не пошли бы вы все! Достали… журналисты, учителя, гребаные копы и даже мамаша моя собственная! Нет, Байрон ничего такого не делал. Ни со мной, ни с кем-то еще. Я был ребенком. Двенадцатилетним! Понятия обо всем этом не имел, даже что такое бывает! И тут являетесь вы, взрослые всезнайки, и начинаете допытываться: делал ли он то, делал ли он се. А Байрон мертв, убит пулей, черт бы вас побрал! А вам всем насрать! Насрать, насрать, насрать! – Из глаз мальчика брызгают слезы, текут по щекам. – Да еще и ты… заявляешься прямо сюда, где он умер… и опять вопросы!