Выстрелы на пустоши. Крис Хаммер

Не-а. Если я и ветеран, то не военный.

      – Тогда почему приходите сюда, а не в пивную? Или клуб?

      – Потому что я немного похож на тех давнишних парней. Меня не привечают в приличных местах.

      Да и потом, нравится мне здесь. Никто не действует на нервы.

      – Почему не привечают? – допытывается Мартин.

      Старик отпивает большой глоток.

      – Пивная закрылась. Еще хочешь?

      – Рановато для меня нажираться.

      Мартин улавливает шорох. У стены, под скамьей, вдоль плинтуса крадется мышь.

      – Я тут не особо любовью пользуюсь, – признается старик. – Не живу по общепринятым стандартам. Ты первый, кому я в этом году сказал больше трех слов.

      – Тогда почему вы здесь остаетесь?

      – Я тут вырос, здесь моя родина, и пошли все на хрен.

      – Что вы сделали? Чем всех против себя настроили?

      – Честно говоря, ничем. Или почти ничем. Ты поспрашивай, послушай народ. Они тебе понарассказывают. Мол, я жулик и полжизни просидел в тюрьме. Все это чушь собачья, но люди верят тому, чему хотят верить. Да мне и плевать. Их проблема.

      Мартин изучает лицо собеседника. Нос-картофелина, усеянный прожилками, седая борода. Лицо человека пожившего, однако в тусклом свете не определишь возраст. Где-то между сорока и семьюдесятью. На запястьях – размытая синева тюремных татуировок. Глаза настороженные – оценивают собеседника.

      – Что ж, приятно было познакомиться. Пойду, пожалуй. Как вас зовут?

      – Снауч. Харли Снауч.

      – А я Мартин Скарсден.

      Рукопожатием они не обмениваются.

      Мартин разворачивается к выходу, но старик еще не закончил.

      – И насчет священника тебе наплетут, а ты не особо уши развешивай. Люди верят тому, чему хотят верить, только и всего.

      – Вы о чем?

      – Он, приятель, был душка. К любому сердцу мог подобрать ключик. Люди его любили, вот и не хотят признавать, что в нем ошиблись.

      – В плане?

      – Детишки. Заметка твоего коллеги… все в ней чистая правда. Просто люди не хотят верить, не хотят признавать, что это происходило у них под носом.

      – То есть вы верите, что он был педофилом?

      – А то! Видал я его с этими детьми, как он с ними обнимался и тому подобное. Плавал с ними у запруды. Приставал вовсю.

      – Вы кому-нибудь рассказывали? Например, полиции?

      – Приятель, я с полицией не знаюсь, ну их.

      – А что насчет самого Свифта? С ним вы когда-нибудь разговаривали?

      – А как же, частенько. Церковник… видно, долгом считал помогать таким, как я. Заглядывал сюда промочить горло на пару со мной. А выпить он мог, да. Не чета тебе, козявке. Грязно шутил, рассказывал скабрезные истории.

      – Что? Свифт намекал на свои делишки?

      – Ага, намекал. Можно и так сказать. Небось приходил сюда меня прощупывать, искал себе сообщника, а как только понял, что не на того нарвался, тут же отвалил. Знаешь, дружок, я невидимка. Хожу по городу, и люди меня не видят. Но я-то все вижу.

      – И что же