Империя предков. Баир Владимирович Жамбалов

или, же, снова быть обращённым в рабство. При мысли о рабстве деревянная колодка, что была накрепко надета на шею, да скреплена китайским замком, ещё более стиснула горло, вокруг шеи, как бы в напоминание о том, что ты и есть раб, беглый раб.

      Ещё днём он с тяжёлой деревянной кангой, колодкой на шее прислуживал гостям дальнего родственника Таргутай-Кирилтуха, подавая им молочный архи в честь удачной охоты. Ох, насмешливы были взгляды гостей, ибо знали все, чей сын прислуживает им. Видел ли тогда его отец, умерший от коварной отравы, с густой вышины Вечного Синего Неба, видит ли сейчас, что происходит с его семьёй после того, как он покинул их в этом бренном мире.

      Далеко после полудня, когда многие уж захмелели на пиру от крепкого молочного архи, когда не было необходимости в его прислуживании гостям, отвели его в одну неказистую юрту на окраине, мол, подальше от глаз долой, и так уже насмехались, посмеялись все, как следует. Приставили к нему одного юнца постеречь зорко. Хоть и деревянная колодка у него на шее, а кто ж его знает, ведь знают, прознали все, чей сын. И правильно сделано со стороны Таргутай-Кирилтуха, предосторожность никому никогда не была помехой.

      В один момент, когда юноша тщедушный видом зазевался было, утеряв бдительность, он с разворота ударил того деревянной колодкой по голове, да так, что тот оглушенный временно впал в беспамятство, привалившись у очага, ибо силён был удар. Переступив через него, он рванулся к выходу, но не выскочил сразу, а задёрнув войлок, служащей дверью, огляделся кругом. Рядом нет никого. Да, окраинная юрта ныне оказалась преимуществом. И потому побежал в степь незамеченный никем, понимая, что так ненадолго, ибо заметят пропажу имущества, каковым и является раб, да и нерасторопный стражник очухается, и поднимет тревогу.

      Он бежал едва ль пригибаемый тяжестью деревянной колодки на шее, бежал прерывисто тяжело, ибо колодка не давала простор горлу набрать свежего степного воздуха, бежал и успевал судорожно рыскать глазами хоть какого-либо убежища в ровной степи. Сколько бежал, сколь времени прошло, но увидел обрывистый берег небольшой речушки, поросший небольшим кустарником. Ринулся туда, дабы отдышаться там.

      Уже свечерело, наступали сумерки, ещё время и сгущались сумерки. Это могло обрадовать его тем, что темнота ночи послужит ему в союзники. Но вдруг такое блаженство тишины нарушили тихие звуки, которых он опасался более всего. Прислушался обострённым слухом. Звуки повторились. Так и должно было случиться. Как тихо монотонная дробь, барабанная дробь цокотом копыт, что нарастала, приближаясь. Ржание коней внесло в эту зловеще очарованную музыку её истинность в страшной сути. То был бег погони, его неистовость.

      Они приблизились к самому отрывистому берегу. Повсюду уже хмельные голоса, крики зычные: «Он не мог далеко убежать! Берег обрывист – вот это самое место укрыться! Факелы сюда! Осветите!»

      Холодная вода давила будто льдом, резала холодом, обдаваясь дрожью судорожной, голоса наверху, то стихали,