Жестяной барабан. Гюнтер Грасс

а то и вовсе шестнадцать. Просто не верится, неужели всего девять с половиной, как вы говорите?

      Теперь и мне следовало определить его возраст, и я нарочно занизил.

      – Да вы льстец, дорогой мой друг. Тридцать пять – это осталось в прошлом. В августе я отпраздновал пятьдесят третий день рождения. Я бы вполне мог быть вашим дедушкой.

      Оскар сказал ему несколько учтивостей по поводу его акробатических номеров как клоуна, высоко оценил его музыкальность и, повинуясь зову тщеславия, тоже продемонстрировал некий фокус. Три лампочки из циркового освещения послужили убедительным тому доказательством, после чего господин Бебра вскричал: «Браво, брависсимо!» – и выразил готовность зачислить Оскара в свою труппу.

      Еще и по сей день я порой сожалею, что не принял его предложения, что придумал какую-то отговорку и сказал:

      – Видите ли, господин Бебра, я предпочитаю быть среди зрителей, предоставляя своему скромному искусству возможность цвести втайне, вдали от шумных звуков одобрения, но я никогда не буду среди тех, кто не наградит аплодисментами ваше выступление.

      Господин Бебра поднял морщинистый указательный палец и воззвал ко мне:

      – Дражайший Оскар, поверьте на слово опытному коллеге. Наш брат не имеет права находиться среди зрителей. Наш брат обязан быть на сцене, на эстраде. Наш брат должен задавать тон и определять ход действия, не то зритель сам будет воздействовать на тебя и куда как охотно устроит тебе пакость.

      Почти влезая мне в ухо, он шептал, делая древние глаза:

      – Они придут! Они рассядутся на почетных местах! Они устроят факельные шествия! Они воздвигнут трибуны, они заполнят трибуны и возвестят нашу погибель. Вы еще увидите, мой юный друг, что будет твориться на этих трибунах! Вот и постарайтесь всегда сидеть среди тех, кто на трибунах, и никогда не стоять перед ними.

      Но тут, поскольку меня окликнули, господин Бебра схватил свое ведро.

      – Вас ищут, дорогой друг! Но мы еще увидимся. Слишком мы малы, чтобы потерять друг друга. Бебра всегда твердит одно: «Маленькие люди вроде нас с вами отыщут местечко даже на самой переполненной сцене. А если не на ней, то, уж верно, под ней, но ни за что – перед ней. Это говорит вам Бебра, происходящий по прямой линии от принца Евгения».

      Матушка, которая, крича «Оскар!», вышла из-за фургончика, еще успела увидеть, как господин Бебра поцеловал меня в лоб, затем подхватил свое ведро и, загребая плечами, взял курс на один из фургончиков.

      – Вы только подумайте! – так немного спустя матушка выражала свое возмущение перед Мацератом и семейством Бронски. – Он был у лилипутов. И какой-то гном поцеловал его в лоб. Будем надеяться, что это ничего не значит.

      Но поцелуй, запечатленный Беброй на моем челе, значил для меня очень много. Политические события ближайших лет подтвердили его правоту: началась пора факельных шествий и маршировки перед трибунами.

      Подобно тому как я внял советам господина Бебры, матушка близко приняла к сердцу по крайней мере часть