Познавший гармонию. Генна Сосонко

путешествие на Таити. Пальмы, океанский прибой, фрукты диковинные, одним словом, рай земной. Повстречали там одного норвежца, тридцать лет на Таити живущего. Ну, говорят ему – повезло вам… А тот: мне бы сейчас морошки, да ветра осеннего…

      Или вот – играл в Мар-дель-Плате в 62-м году. Разносолы, рыба всяческих сортов, – ешь не хочу. А хозяева говорят – это что, вот в выходной день мы вас такой рыбой накормим – пальчики оближете… Действительно, приготовил повар какую-то рыбу в горшочке и соус специальный – попробуйте, говорят, деликатес необычайный. Я пробую, все сидят, на меня смотрят. Батюшки-святы, да это треска! В Аргентине деликатес необычайный и экзотика, а я третьего дня для Надежды моей по рублю кило на базаре покупал. Всё поняли, Г.? Ну, давайте трогать, уже играть скоро…»

      В гостинице, когда я вызвал лифт, советовал: «Знаете, Г., в России есть такой доктор Медведцев, он у нас по телевизору выступает, так доктор этот советует лифтом совсем не пользоваться. Каждая ступенька лестницы – говорит – секунду жизни прибавляет, так что я теперь по лестнице поднимаюсь и вам полезно было бы… Не пойдете? А зря. Ну, как говорит в таких случаях Марина, жена Бориса Васильевича: а tout alleur, a tout alleur…»

      Рассерженным видел его буквально считанные разы. Один случай запомнил очень хорошо: было это 13 мая 1981 года. В Амстердаме игрался ИБМ турнир, и мы вышли по обыкновению на прогулку. Сказал ему, что в Риме было покушение на Папу, но тот остался жив, а стрелявшего поймали. «Поймали? Такого злодея надо немедленно и прилюдно повесить на площади Святого Петра, чтобы другим не повадно было. И не просто повесить, а за яйца…»

      Испорченный западной демократией, я, охнув, стал говорить что-то о суде, о праве на защиту… Не дал договорить: «Я бы этого негодяя, Г., за яйца повесил и вся недолга, без всяких ваших судов да защит…»

      Хотя к ругани других относился снисходительно, бранных слов не употреблял совсем, даже словечек, сегодня считающихся детскими. Однажды рассказывал, как слушал оркестр народных инструментов под управлением Николая Некрасова: «Камаринскую лихо отыграли, там слова, конечно, неприличные, такие и произнести нельзя: “ах ты, такой-сякой сын, камаринский мужик, заголя это самое место по улице бежит…” Но так уж написано, здесь уж ничего изменить нельзя…»

      В другой раз зашел разговор (по телефону) об одном известном гроссмейстере. «Знаете, Г., Кобленц знал его прекрасно еще с довоенных времен и называл одним нехорошим словом. Не могу вам сказать каким, Надежда Андреевна рядом стоит».

      «Что за слово такое, В.В.? Скажите хоть шепотом…»

      «Нет, не могу. Даже шепотом не могу…»

      «Ну скажите хоть на какую букву, я сам догадаюсь».

      «Какой приставучий! Ну так и быть, скажу: на букву “д” начинается…»

      «На “д”? Да на “д” и ругательств в русском нет. Дураком?»

      «Да нет, не дураком, дураком я сказал бы…»

      «Ума не приложу, видно давно я уехал из России. Долбоёбом, что ли?»

      «Фу, Г., какие слова! Нет, по другому Александр Нафтальевич его называл…»

      Так и не