Не все переплывут реку. Николай Шмагин

расческой и ножницами. Увидев ребят, она радушно заулыбалась: – Садитесь пока, сейчас освобожусь, и за вас примусь.

      Она была весела и энергична. За это ее все и любили, так как люди в основном все скучные, нудные, только не Машка Стародымова. Мужики так и льнули к ней, словно мухи на мед, зато бабы терпеть ее не могли и за глаза называли прошмандовкой, прости господи, и прочими непотребными словами, которые никак нельзя обозначить на бумаге. Впрочем, можно сказать и вполне пристойно: слаба на передок.

      Сожителя ее тоже знали все в городе, как пьяницу и дебошира по прозвищу «Чех», так как он был самым настоящим чехом, родившемся в чешской семье, обосновавшейся в свое время в Алатыре, и впитавшем не самые лучшие черты характера и манеры истинного алатырца.

      Спустя некоторое время, они уже шагали брюнетами по центральной улице города, и знакомые удивленно оглядывались на них: гуляют ребята после армии, выкаблучиваются. А ребята тем временем сбегали к Ивану домой, похлебали кислых щец, поели вареной картошки с огурцами, передохнули малость, потрепались о том о сем, и снова в путь – гулять так гулять. На то она и свобода.

      Иван уже сменил армейскую шинель с шапкой на гражданскую одежду. Бабушка купила внуку с пенсии меховую шапку-пирожок, как у Ивана царевича на сером волке. Друг детства Васька Устименко дал ему двадцать рублей на полуботинки, а Коля Васильев у себя дома вынул из ящика на кухоньке инструменты, и ловко нарастил на новых полуботинках каблуки, поставил на них набойки, и Иван щеголял теперь по городу в новых модных туфлях. Старое его пальто с шалевым воротником было ему впору, так как мать когда-то покупала его своему сыну навырост, когда он учился в пятом классе.

      Теперь они с Николаем хотели как можно быстрее заработать денег, и приодеться как следует, благо Марья Дмитриевна, с которой проживал дядя Митя уже долгие годы, и которая была ему, как теперь бы сказали, гражданская жена, обещала устроить их на релейный завод сразу после Нового Года.

      Вот только бабушка захворала, и ее положили в железнодорожную больницу, в городской не было мест. Так получилось, когда они отмечали возвращение внука из армии, Евдокия Алексеевна на радостях выпила, и налегке несколько раз выходила в сени, где стояло помойное ведро, по нужде. Разгоряченную, ее прохватило морозцем, и она слегла.

      Квартирантки съехали с квартиры, так как Иван стал захаживать домой с Николаем, они выпивали, балагурили с женщинами, стали распускать руки, и поссорились, когда те отказали им во взаимности.

      Иван тогда осерчал, и стал гнать их прочь, говоря, что это его квартира, и он здесь хозяин. Он чувствовал себя виноватым в происшедшем, несмотря на заверения Николая, что друг прав, и как-то навестил бабушку в больнице, принес ей банку компота.

      Старушка была рада внуку, беспокоилась о квартире, но Иван сказал ей, что следит за порядком, топит печь, и она успокоилась.

      – Приходили ко мне мои квартирантки, навестили, снова в селе своем живут. На работу на автобусе ездиют. Может, оно и к лучшему, – бабушка пытливо посмотрела