Мудрый король. Владимир Москалев

из необходимых добродетелей. И еще игра в шахматы.

      – Меня учили всему этому. Я был способным учеником.

      – Еще охотиться.

      – Не очень-то мне это по нраву, но если я буду умирать с голоду, то вместо меча возьму в руки тугой лук.

      – Наконец последняя добродетель. Ты должен уметь слагать стихи и сочинять песни, чтобы восхвалять в них даму своего сердца.

      – Из меня никудышный стихоплет. Играть я не умею, петь тоже, наверно, потому, что мне это не нравится. Но такие нынче времена. Ты с юга, у вас это в моде. Видимо, я должен постараться научиться вашему искусству трубадуров.

      – Еще бы! Что ты скажешь даме, когда она попросит спеть для нее канцону или сирвенту?

      – Ничего. У меня нет дамы сердца.

      – А я? – бросила игривый взгляд Бьянка.

      – Ого! Ты считаешь, что пришлась мне по сердцу?

      – Разве нет? Ведь ты глаз с меня не сводишь. Вижу, хочешь раздеть. Но для этого ты сначала должен спеть мне песню, чтобы я растаяла. Из холодного воска не вылепишь фигурку.

      – У меня нет лютни, – улыбнулся Гарт.

      – Попробуй обойтись без нее.

      Гарт бросил взгляд на спящего Филиппа.

      – Мы разбудим принца.

      – Его сон крепок, будь уверен. Заметь, он ни разу не шелохнулся во сне.

      У Гарта остался последний аргумент.

      – У меня нет голоса. Зато есть руки, которые сделают воск мягким.

      Бьянка вскочила с места, глаза ее пылали.

      – Нет! Довольно шуток, рыцарь! Я дала обет целомудрия и безбрачия – этого требует наша вера.

      – Не пойму тогда, что в ней хорошего. Ведь этак и состаришься в девственницах. А пока ты молода, разве не хочется тебе настоящей, плотской любви? Не монахиня же ты.

      – Только тронь! – Бьянка протянула руку к талии. – У меня за поясом кинжал.

      Гарт засмеялся, покачал головой, махнул рукой, предлагая ей успокоиться.

      – Сядь. Сумасшедшая. Как вы только плодитесь… Кто научил тебя всему этому? – вдруг спросил он.

      Она села, снова уставившись в костер.

      – Их было несколько, наших учителей. Теперь нет ни одного. Слыхал про Абеляра?[7] Ученый, поэт. Его школа была самой известной из нецерковных школ. Он отвергал индульгенции, обличал лживых монахов, вероломство и продажность церковников, высказывал истинные взгляды на происхождение Христа, Его душу, нисхождение Его в преисподнюю. Словом, осуждал Церковь, выдвигая на первый план разум, который должен быть поставлен выше веры. На него писал в Рим доносы Бернар Клервоский[8], тот самый глупец, который проповедовал Второй крестовый поход.

      – Который закончился полным провалом, – мрачно изрек Гарт. – Но что же дальше было с Абеляром?

      – Его осудили и заточили в монастырь, где он и умер. Но его дело продолжил Арнольд Брешианский[9], его ученик, священник. На него натравили Фридриха Барбароссу. Тот заковал Арнольда в цепи и отправил в Рим; там его, как еретика, по приказу папы сожгли на костре. А Фридриха за то, что он выдал мятежника,

7

Петр Абеляр (1079–1142) – средневековый мыслитель, выступавший против авторитета католической церкви.

8

Бернар Клервоский (1090–1153) – монах цистерцианского ордена. Настоятель основанного им монастыря в Клерво. Участвовал в создании ордена тамплиеров, был вдохновителем Второго крестового похода. Осуждал украшения христианских храмов: «Церковь блистает в своих стенах и пренебрегает бедняками. Она золотит камни и оставляет нагими детей». Активно боролся с еретическими течениями.

9

Арнольд Брешианский (1100–1155) – ученик Абеляра, выступал с резкой критикой духовенства. Был сослан, вскоре вновь появился в Риме. Обличал преступления папства и феодальной знати, требовал лишить папу светской власти, стоял за реформы Церкви.