Троянская война. Оливия Кулидж

первому, ступившему на землю!

      – Смерть первому! – вторила толпа, стоящая за ним, и потрясала лесом копий.

      Пращники прекратили осыпать наступавших камнями, чтобы не ранить своих, когда завяжется сражение. Теперь и скрип весел тоже затих, поскольку корабли в замешательстве спутали порядок, ведь никто не желал причалить к берегу первым. Во внезапном затишье резко разносились крики перепуганного кормчего.

      Протесилай огляделся вокруг. С обеих сторон передовые суда в беспорядке пытались отступить назад, а задние нажимали на них. То здесь, то там возникала опасность столкновения. Внезапно он поднял свое копье и крикнул своим гребцам. Их весла погрузились в воду, и его корабль помчался вперед к берегу.

      – Смерть первому! – вопила толпа троянцев.

      – Бессмертная слава! – крикнул Протесилай и прыгнул.

      Он приземлился у кромки воды, слегка споткнувшись, когда у него под ногами осыпалась галька. Не успел он выпрямиться, как Гектор набросился на него. С громким треском копье троянца проткнуло щит и нагрудную пластину Протесилая, припечатав его к земле. Его шлем сверкнул на мелководье и исчез из виду.

      Теперь корабли потянулись к берегу, и у кромки воды завязалась битва. Позади передних рядов люди хлопотали, поднимая поверженного Протесилая. Они наконец извлекли его из воды, но Лаодамия увидела его бессильно запрокинутую назад златовласую голову и поняла, что он мертв.

      Странно, но при виде этой ужасной картины Лаодамия не впала в отчаяние. Скорее, это придало ей надежду, что боги возымеют жалость, ведь это они предоставили ей видение еще не свершившейся трагедии. С того времени она провела много дней у алтарей богов, особенно Зевса и Гермеса, посыльного снов.

      – Дайте побыть с моим мужем хоть три часа после его смерти, – молила она. – Если ему суждено погибнуть, верните его мне хотя бы ненамного, до того как он отправится в страну мертвых.

      Через некоторое время тяжесть с ее сердца упала, поскольку она верила, что ее молитвы не останутся безответными. Хотя ей больше не снился муж, она сочла это добрым знаком и оставила алтари богов, чтобы ждать любимого супруга в своих покоях. Она ничего не ела и, похоже, больше не спала, превратившись в бледное изнуренное подобие себя, но ей было все равно.

      Однажды вечером на исходе длинного летнего дня, по привычке бросив через плечо взгляд на статую, Лаодамия снова представила, что статуя ожила. Сердце у нее забилось чаще, но она больше не стала смотреть на статую.

      «Это – лишь мое воображение, – подумала она. – Придет время, и мой муж явится ко мне живой».

      Что-то зашевелилось в темном углу позади нее. Это была вовсе не статуя, а сам Протесилай, тяжело опирающийся на свое копье, с его волос капала вода. Лаодамия вскочила на ноги и бросилась в его объятия.

      Они долго целовались, слова им были не нужны. Однако в конце концов они оба уселись, а Лаодамия прислонилась к плечу своего мужа. Знакомое уныние ее снов теперь охватило ее.