Книга главных воспоминаний. Дарья Сумарокова

в морозном тумане. У Анастасии Сергеевны не было четкого плана; в то самое утро неожиданная мысль пронзила сознание: если она не хочет больше терять детей, ей надо уйти на фронт. Там она придумает, как помочь сыну, она обязательно найдет нужных людей и решит эту проблему. Надо выжить, обязательно выжить, любой ценой, какую ни пожелает эта адская бойня. И это единственное, что имеет смысл на сегодня – жизнь ее и детей. Больше ничего.

      Не знаю, наблюдаешь ли Ты, друг мой, потоки сущего?…Как сгустки Великого Поля прорываются через биологию, вызывая всплеск подсознания и ведя человека будто за руку. Как же я хотел бы постичь это чувство – когда вдруг, совершенно без всяких оснований знаешь, как поступить, и можешь отдать что угодно, и не сомневаешься в своем предчувствии ни на минуту. Ты молчишь, Великий Отец… Но я знаю, Ты осознаешь так же остро, как я, что значит конечность бытия; что значит жить и понимать – каждый день прекрасен, он уже не повторится никогда.

      Алексея Лазаревича вместе с его сослуживцем должны были отправить за Урал – для продолжения работы над новым вооружением. Анастасия даже не предполагала, как теперь ей поступить; военнообязанной она не была, потому что не имела медицинского или военного образования. Они ютились в вокзальном помещении поселка Кобона; Алексей Лазаревич отбывал через сутки. Не спросив ни слова про будущие планы Анастасии, он воспользовался старыми знакомствами среди военных; вскоре поезд Лихтенштейна направился на восток, а Настю посадили в проходящий мимо конвой и отправили на запад; теперь она была командиром нового банно-прачечного отряда при девяносто пятой армии.

      С тех пор под ее руководством находились не милые ленинградские школьницы и школьники, а двадцать здоровых крестьянских баб, едва закончивших три класса на задворках бывшей Российской Империи. В хозяйстве числились три повозки, восемь лошадей, маленький старый грузовичок, куча мыла, начиная с простого хозяйственного до специального против вшей, сорок стиральных досок, сорок кипятильных тазов, и напоследок куча катушек с нитками, немало ножниц и швейных игл.

      Женская война оказалась не менее ужасной. Прачки стирали голыми руками круглые сутки; стирали вшивое, кровавое, измазанное в человеческих испражнениях и земле, стирали гимнастерки без рукавов, штаны без брючин, продырявленные на груди телогрейки. Руки ее подопечных за три-четыре дня покрывались ранами, потому Настя устроила сменную работу – три дня стирка, три дня шитье или просто разбор белья, но без воды. Вода для экономии делилась на три категории – одна уже вторичная, там для начала замачивали все самое грязное, вторая для стирки и кипячения, третья – для полоскания. Первые три месяца показались несколькими годами, зато Настя наконец-то набрала человеческий вес в пятьдесят килограмм; на фронтовом пайке перестали лезть волосы и кровоточить десны. Она сумела привезти из Ленинграда маленькое зеркальце; теперь можно было смотреть на свое отражение без особого